Жена. Он пытается придать себе респектабельности в глазах потенциальной родственницы.

Гейл пишет все это на старой портативной машинке, купленной в магазине подержанных товаров по соседству. Она уже поселилась в доме 491 по Хотр-стрит. Это многоквартирный доходный дом, который называется «Мирамар». Он двухэтажный, покрытый замызганной кремовой штукатуркой. По сторонам крыльца, загражденного ажурной решеткой, стоят витые колонны. По-видимому, те, кто строил дом, решили придать ему неопределенный мавританский, испанский или калифорнийский колорит, характерный для старых кинотеатров. Управдом заверил Гейл, что в квартире все очень современно.

– Там жила одна старая дама, но ей пришлось лечь в больницу. Потом, когда она умерла, кто-то забрал ее вещи, но основная мебель осталась, поскольку квартира сдавалась с обстановкой. А вы из какой части Штатов?

Из Оклахомы, сказала Гейл. Меня зовут миссис Мэсси, я из Оклахомы.

Управдому на вид лет семьдесят. На нем очки, в которых глаза кажутся больше. Ходит он быстро, но нетвердо – клонясь вперед. Он жалуется на трудности – рост чуждого элемента среди населения, из-за чего теперь не найдешь хороших ремонтников; халатность некоторых жильцов; хулиганство прохожих, которые так и норовят накидать мусора на газон. Гейл спрашивает, известил ли он уже почтовое отделение о смерти жилички. Он отвечает, что собирался, но покойница почти не получала писем. И представьте, одно пришло как раз на следующий день после ее смерти. Он, управляющий, отослал письмо обратно.

– Я схожу, – говорит Гейл. – Дам знать на почте.

– Только мне надо будет подписать официальное извещение. Принесите мне оттуда бланк, я его заполню, а вы отдадите. Буду весьма признателен.

Стены квартиры выкрашены в белый цвет, – возможно, это и имел в виду управдом, говоря о современности. Бамбуковые жалюзи, крохотная кухонька, зеленый диван-кровать, стол, комод и два стула. На стене – одна картина: то ли репродукция живописи, то ли раскрашенная фотография. Желтовато-зеленый пустынный пейзаж: камни, редкие кустики полыни, смутно виднеются дальние горы. Гейл уверена, что где-то уже видела этот пейзаж.

Она заплатила за квартиру наличными. Потом занялась обустройством – купила постельное белье, полотенца, запас продуктов, кое-какие кастрюли и тарелки, печатную машинку. Пришлось открыть счет в банке, стать из путешественницы – жительницей этой страны. Магазины оказались рядом, идти меньше квартала. Бакалея, лавка старьевщика, аптека, чайная. Скромные заведения с полосками цветной бумаги в дверном проеме и холщовыми козырьками, натянутыми над тротуаром. Роскошными эти заведения не назовешь. В чайной всего два стола. Все товары в лавке старьевщика, вместе взятые, пожалуй, потянут на коллекцию пожитков заурядной семьи. Коробки сухих завтраков в бакалее, бутылки с сиропом от кашля и коробочки пилюль в аптеке расставлены на полках по одной, словно имеют особую ценность или особое значение.

Но Гейл находит все нужное. В лавке старьевщика – свободные ситцевые платья в цветочек и соломенную сумку для продуктов. Теперь Гейл ничем не отличается от любой другой прохожей. Домохозяйки средних лет, с голыми, но незагоревшими руками и ногами. Эти женщины ходят за покупками ранним утром или ближе к концу дня. Еще она купила соломенную шляпу с мягкими полями, чтобы лицо было в тени, – тоже как у местных жительниц. Мелькающие на миг, затененные, расплывчатые, веснушчатые лица.

Каждый день ровно в шесть пополудни город накрывает темнота, и Гейл вынуждена думать, чем занять вечерние часы. Телевизора в квартире нет, но чуть дальше за магазинами обнаруживается библиотека – старуха-владелица открыла ее в собственной гостиной. Старуха носит сеточку на волосах и серые фильдеперсовые чулки. (Где она берет фильдеперсовые чулки в наше время?) У старухи худосочное тело и бесцветные, плотно сжатые неулыбчивые губы. Именно ее представляет себе Гейл, когда пишет ответ от имени Кэтрин Тернаби. И библиотечную старуху про себя называет именно так – каждый раз, когда ее видит, то есть почти каждый день, потому что больше одной книги на руки не дают, а Гейл читает по книге за вечер. Это Кэтрин Тернаби, думает Гейл, – она умерла и переселилась всего за пару кварталов от прежнего жилища.

Всю эту дребедень про гербоносных и негербоносных Тернаби Гейл почерпнула из книги. Не из нынешнего своего чтения. Эту книгу она читала давно, в юности. Герой был негербоносным, но достойным наследником большого имения. Заглавия Гейл не помнила. Люди, с которыми она жила тогда, предпочитали что-нибудь вроде «Степного волка», или «Дюны», или произведения Кришнамурти. А Гейл виновато читала исторические романы. Она была почти уверена, что Уилл не стал бы читать такое и что ему негде было набраться подобных знаний. И еще она уверена, что Уилл обязательно ответит – ему захочется осадить Кэтрин.

Она ждет, убивая время с помощью библиотечных книг. Они, кажется, даже старше любовных романов, которые Гейл читала двадцать лет назад. Некоторые из этих книг она еще тогда брала в библиотеке в Виннипеге, и они уже тогда были старомодными. «Девушка из Лимберлоста», «Голубой за́мок», «Мария Шаделен». Конечно, эти книги напоминают Гейл о ее жизни до Уилла. Да, она жила и до Уилла и еще может частично воскресить ту жизнь. Если захочет. В Виннипеге у Гейл живет сестра. Еще у нее там есть тетя. Тетя живет в доме престарелых и до сих пор читает по-русски. Бабушки и дедушки Гейл родом из России, ее родители еще не забыли русский язык. Ее по-настоящему зовут не Гейл, а Галя. Она порвала с родными – или это они с ней порвали, – когда в восемнадцать лет ушла из дому и стала скитаться по стране, как тогда было модно. Сначала с друзьями, потом с парнем, потом с другим парнем. Она плела украшения из бисера, красила шарфы в стиле батик и продавала все это на улице.