Он был как гигантская гора – спокойный и непоколебимый.

– Ты любил так много раз, что сразу это понял?

– Нет. Я никогда раньше не любил. Потому что не знал тебя.

Лили прикусила губу. «Как ему это объяснить?»

– Вольф, если вы впервые влюблены или считаете, что влюблены, откуда вы знаете, что это любовь?

– Знаю. И умею точно определить разницу между любовью и похотью. Так что больше не приводи мне эти глупые доводы. Я испытывал похоть много, много раз.

– Сколько?

Вопрос был дурацким, но она ничего не смогла с собой поделать.

Его взгляд стал настороженным.

– В молодости я следовал своим желаниям, как все молодые люди.

– Ну… скажем, десять раз? – Она облизала губы.

«Господи, зачем я это спрашиваю?»

– Гораздо больше. – Но тут он поймал ее взгляд и поспешно добавил: – Возможно.

– Насколько больше?

– Это неважно. Важно, что я знаю: то, что чувствую к тебе, – куда сильнее любого желания.

Лили вдруг сообразила, что ее руки сами собой сжались в кулаки. Хотя между ней и принцем и правда существует некое влечение, почвы для любви все же нет. Может, он не распознал похоти. Но она, даже при всей своей неопытности, способна отличить одно от другого.

Лили чувствовала взаимное притяжение, шепот желания, от которого набухали груди и трепыхалось сердце, ноющую, не дававшую покоя боль. Она хотела его, желала его, вожделела его. Как и он ее. И это все, что было между ними. Все, что когда-нибудь между ними будет.

Лили шагнула вперед, сократив расстояние между ними. Прикоснулась грудью к его груди. Вольф шумно втянул в себя воздух. Его глаза сверкнули. Девушку окутал жар его тела.

– Мы стоим слишком близко, – хрипло выдавила она.

– Я не дотронусь до тебя, если не захочешь, но боже, что ты со мной делаешь!

«Потому что это вожделение».

Но вслух она этого не сказала, лишь положила руку ему на грудь, ощущая кончиками пальцев, как глухо колотится его сердце. Ее сердце билось в унисон.

Вольф обнял ее за талию. Тяжесть его руки была такой знакомой, словно он делал это миллион раз.

– Я жажду дотронуться до тебя.

А как она жаждала его прикосновений!

Лили машинально провела руками по его груди, чувствуя мягкость батистовой сорочки.

Вольф простонал ее имя и нагнулся. Крепче сжал ее талию, поднял Лили и прижал к себе, наслаждаясь мягкостью ее груди, ощущая, что его плоть мгновенно затвердела и поднялась. Он завладел губами Лили.

Она мгновенно растаяла и обхватила его шею, ахнув, когда он сжал ее ягодицы. Страсть между ними разгоралась все сильнее.

Она сама не поняла, как они очутились на постели, как его язык проник между ее губ.

Лили бессильно стонала. Она вцепилась в его рубашку и притянула мужчину к себе, извиваясь, чтобы прильнуть еще ближе.

Он продолжал ее целовать. Его руки двигались, распахивая ее пеньюар, оттягивая вырез ночной сорочки. Он осыпал поцелуями ее шею, нежные впадины ключиц. Его рука скользнула к ее груди, стала теребить соски. Не встретив сопротивления, он поднял подол ее сорочки и стал любоваться обнаженными, маленькими, с розовыми сосками грудями. Вольф впервые видел столь совершенные груди. Он нагнул голову и поцеловал каждую, обводя языком соски, в ответ Лили выгнула спину.

Тело Вольфа ныло от потребности в более смелых ласках. Когда он взял губами ее сосок и стал сосать, рука его поползла вниз. Ноги Лили сами собой раздвинулись. Она неустанно гладила его спину, плечи, перебирала волосы.

Ладонь Вольфа легла на ее колено. На теплый шелк кожи.

Когда его рука переместилась наверх, Лили снова застонала и открылась ему. Ее поцелуи становились все более пылкими. Боже, он воспламенен, его плоть окаменела от желания. Но сейчас главное – не он, а она. Он должен показать ей, что они принадлежат друг другу, что она принадлежит ему. Вольф провел пальцами по внутренней стороне бедра Лили, подбираясь к ее самому потайному местечку.

Глаза Лили широко распахнулись.

– Вольф, – выдохнула она, сжимая его запястье.

Непонятно, как у него хватило самообладания, но он замер, тяжело дыша.

– Мойя, – прошептал он. – Пожалуйста.

Ее серебристый взгляд скрестился с его темно-зеленым, и она медленно, о, так медленно, отпустила его запястье.

Из дневников герцогини Роксборо

«Любовь – величайшая страсть на свете, она опасна, отчаянна и восхитительна».

Видя, что Лили капитулировала, Вольф стал осыпать ее безумными поцелуями, снова и снова проводя пальцами по холмику между бедер и каждый раз усиливая давление. Любое прикосновение заставляло Лили извиваться и стонать, цепляться за его рубашку, лихорадочно теребить тонкую ткань. Влажная и скользкая от желания, она все крепче прижималась к его пальцам.

Он целовал ее губы, подбородок, щеки, маленькую мочку уха и на своем непонятном языке бормотал ей о своей любви, твердил, как она прекрасна, умолял любить его…

Лили, почти рыдая, вцепилась в его плечи и выгнулась ему навстречу.

Когда ее затопила волна наслаждения, она закрыла глаза. Не в силах оторвать глаз от красоты ее неподдельной страсти, Вольф из последних сил усмирил свои желания. Боже, она великолепна! Он хотел бы удержать этот момент и всегда хранить в своем сердце.

Но, как всякое наслаждение, это закончилось слишком быстро. Она обмякла на простынях. На ее лбу блестела тонкая пленка пота. Дыхание было прерывистым.

Наконец, Лили прикрыла глаза рукой. Ее тело все еще вздрагивало под его пальцами.

Он осторожно отнял руку от ее бедер и кое-как привел в порядок одежду, а затем притянул ее к себе и оперся подбородком о ее макушку. Она прижалась щекой к его груди.

Дыхание Лили медленно выровнялось. Она прерывисто вздохнула и отодвинулась от него.

Вольф приподнялся на локте, чтобы лучше разглядеть ее лицо.

– Я с первого взгляда понял, что ты страстная женщина, Мойя.

– Никогда бы не подумала… – Лили ошеломленно покачала головой.

Он улыбнулся и провел пальцем по ее длинной косе, лежащей на подушке. Пряди рыжеватых волос, освобожденных от стягивавших их лент, завивались волнами.

Их взгляды встретились.

– Я не знала, что вожделение может быть таким острым. Таким безумным.

Эти слова ему не понравились.

– Мойя, – нахмурился он, – вожделение дает тебе удовольствие, но не… – Вольф долго пытался найти слова. – Только потом в тебе не остается тепла.