Мы оставляем вещи в гардеробе, находим ребят из своей группы и рассаживаемся за дальними, сдвинутыми друг к другу у стены столиками. Невский угощает и через пять минут на столы опускается десятка два алкогольных коктейлей, горький шоколад, сигареты и поднос с легкими закусками. Я почти не пью — мой «Мохито» едва ли уменьшается наполовину за последний час, но заметно расслабляюсь в теплой компании одногруппников и хохочу вместе со всеми над очередным анекдотом остряка Рябухи:

«… - Доктор, доктор! Помогите!

— Что случилось, больной?

— Кошмар! У меня все, все в этой жизни ассоциируется с сексом!

— Что вы говорите! Например, э-э, солнце?

— Ох, оно такое жаркое, пылкое и горячее! Просто нет мочи терпеть!

— Водка?

— Так же быстро кончается!

— А Новый год?!

— Ну, это совсем просто! Сначала его ждешь, ждешь, долго готовишься, а когда он наконец наступает, то тупо хочется спать…»

Кто-то уходит танцевать, кто-то возвращается. Рядом нарядная Наташка Зотова вовсю строит глазки Боброву и шепчет мне на ухо какие-то глупости про него, а я стараюсь не смотреть в зал, где к полуночи народ расползся по компаниям, и на трясущееся, а иногда замедляющееся в вязком сиропе медленного танца, танцполе.

Сегодня именинник Невский особенно неотразим и галантен, и девушки из нашей группы по очереди сменяются в его руках, и только я остаюсь сидеть и цежу коктейль, нагло соврав Кольке про головную боль и «критически» ноющий живот.

— Птичка, я понял! Отдохни! — хохочет Колька, по-братски подмигивает и уламывает на танец пышку Петрову. И я отдыхаю. Вновь вру про головную боль Боброву, потом Рябухе, потом еще какому-то незнакомому пареньку, кажется, из параллельной группы… А потом уже откровенно скалюсь, когда наступает повторный черед вранья: да что они, сговорились, что ли, то ли расшевелить, а то ли достать меня!

Я не хочу танцевать, не хочу. Я так наказала себя за свою юношескую любовь-ошибку, и не намерена отступать от слова. А все мои увлечения остаются только за закрытой дверью в редкие часы уединения. Да, я знаю — это глупо, но мне так легче. Напрасно мой бывший партнер принес вслед за мной документы в хореографическое, надеясь на примирение. Он ошибся. Я больше никогда в жизни не захочу видеть его лицо, слышать голос… и чувствовать общий танцпол под ногами. И никогда не стану жалеть о сделанном, пусть этим он и перечеркнул выбранный мной путь.

Я долго уговариваю себя оставаться равнодушной к окружающим меня звукам музыки, слежу за громким разговором ребят, болтаю сама, стараясь не замечать, как мое тело предательски отзывается дрожью на каждую приятную слуху композицию. Я знаю, что оно хочет и к чему призывает, я слышу его горячее желание, пульсом толкающееся в кровь, — эх, Колька-Колька! — и стараюсь унять биение сердца холодным глотком «Мохито».

К черту! К черту танцы, Воробышек! К черту!

Девчонки идут подышать на воздух, и я иду вместе с ними — мне тоже не мешает остыть. Кто-то у выхода больно толкает меня в плечо, от неожиданности я почти падаю, и, вцепившись в рукав Аиды, подняв глаза, замечаю остановившуюся перед нами Нарьялову. Первую красотку факультета в ультракоротком серебристом платье.

Девушка улыбается, кладет ладошку на грудь и виновато замечает:

— Прости, дорогуша, я такая неловкая! С тобой все в порядке? Очёчки не потеряла?

Она толкнула меня намеренно, это ясно. Удовольствие от сделанной пакости сладкой патокой растекается на «мэйкапистом» лице блондинки и мне остается только удивляться ее замашкам тринадцатилетней школьницы.

— Вполне, — отвечаю я. — Как видишь, нет, — показательно поправляю очки и прямо расправляю плечи. — Ты что-то хотела, — проникновенно интересуюсь, — неловкая?

Она продолжает стоять, свысока сверкая глазами на мой праздничный прикид, и мне приходится повторить вопрос, тверже сжав дергающийся рукав Петровой:

— Чего тебе, Нарьялова? Не томи.

Но томить меня ответом девушка не собирается. Она отбрасывает с плеч волосы, крутит на пальчике брелок сотового телефона и кривит в усмешке бледно-глянцевые губы. Говорит покровительственно:

— И в мыслях не было, девочка. Просто думаю, пожалеть тебя или позлорадствовать? Второе мне видится куда привлекательней первого.

— По поводу? — уточняю я. Мне вдруг кажется, что кого-то из нас двоих ветер несет в неизвестном направлении.

— Я ведь говорила, что Люков тебя бросит, а ты не верила, — улыбается девушка. — Теперь вот радуюсь своей проницательности. Весь вечер в одном зале и надо же, ни одного взгляда Ильи в твою сторону. Бедная брошенная девочка! И не танцует она, и на парней не смотрит. Если так дело и дальше пойдет, как бы ручки на себя с горя не наложила. Подошла вот спросить: может, помочь чем?

Ах, вот оно что, понимаю я, торжество справедливости налицо. Что ж, следовало сразу догадаться, в ком причина. Я оглядываю зал вслед за Нарьяловой и замечаю Илью у освещенного бара в компании незнакомых девушек и парней. Хотя нет, щурю глаза и грустно улыбаюсь своим мыслям, знакомые лица в этой компании все же имеются.

— Спасибо, Лиза, за участие, — говорю спокойно, отводя взгляд от хмуро скрестившего руки под подбородком парня, — но предпочитаю горе переносить в одиночку. Не замечает Люков, не надо, буду и дальше биться в тихой истерике. Зато ты, смотрю, сегодня на меня все глаза проглядела. Извини, Нарьялова, искренне сочувствую, но ответить взаимностью не могу. Я не разделяю страсть к однополым отношениям. Идемте, девочки! — подхватываю под руки опешивших от моих слов Зотову и Петрову и увожу их через номерки и гардероб на улицу.

Девчонкам хватает такта смолчать и удовлетвориться сухой отмашкой на немой вопрос, и мы стоим на улице минут двадцать — вдыхая морозный воздух с тонким ароматом ментола и слушая приглушенную клубную музыку, примкнув к хохочущей стайке девиц из параллельной группы. Как было бы сейчас хорошо и вовремя уйти домой, внезапно думаю я, под дружный девичий щебет, но вспоминаю, что опрометчиво оставила сумку с ключами от комнаты и телефоном на попечение Невскому, и только потуже запахиваю на груди борта куртки.

Ясно, у Петровой неразделенная страсть к Рябухе, а Зотова уже пару раз допускала к телу отличника Боброва, я жму плечами, когда на обратном пути к нашему столику обмен тайными девичьими подробностями доходит до меня. Никакой личной жизни, девочки. Одна учеба и работа. А Люков? А что Люков? Ну да, херувим и лапочка, и циничный бабник, ага, но все сказанное Лизкой о нас слухи и только. Нет между нами ничего, и никогда не было. Да и с чего вдруг?

Я допиваю свой долгоиграющий «Мохито», сую в рот за здоровье Кольки очередную шоколадную конфету с ликером и вновь отнекиваюсь на дружеское приглашение ребят разделить танец, когда в зале неожиданно смолкает музыка, над танцполом замирают цветодинамические вертушки-фаерболлы и световые сканеры, под громкий, знакомый голос Зуева: «Раз! Раз! Раз-два-три!», фокусируют лучи на серебристом плейсе диджея. По клубу проносится оживленный гул голосов, дружный свист, улюлюканье, и не пойми откуда взявшиеся руки Невского хватают меня под бока, отрывают от стула и утаскивают за собой: