Улыбка Виктора стала шире.

— Как хорошо жить с газетой “Правда”, она никогда не сообщает о наших ошибках.

— Мы могли бы прислать тебе “Вашингтон пост” или “Балтимор-сан”. Что одна, что другая — всё враки.

— Лучше не надо. Кажется, мы сами можем разобраться с этими “фактами”, с нашими, привычными. Если получим еще и ваши, выйдет мешанина.

Сэм ответил улыбкой.

— А что ты думаешь о Шейле? Какой ход она собирается сделать?

— Увидим. Все это слишком внове. — Стукалов обвел рукой комнату. — Когда мы привыкнем ко всему, тогда и увидим, как будут развиваться события. Но я думаю, что в одном она права. Мы чем-то должны занять людей, должны отвлечь их от того, что происходит.

— Другого выбора нет,

Стукалов поднял бровь.

— Да, черт возьми. Если есть трудности, мои ребята справятся с ними. Если трудностей нет — как прошлой ночью, — они их создадут. Мэрфи — самый трудный.

— Недовольный?

— Нет. Просто он любит рисковать. Он из тех парней, кому дашь коробочку, покажешь, что внутри сидит скорпион, и посоветуешь держать пальцы подальше, а он все-таки залезет внутрь просто для того, чтобы убедиться, что он сможет это сделать и не подохнуть.

Стукалов расхохотался.

— Ты очень здорово сказал о Мэрфи. Ты мог бы стать офицером Советской Армии. Мы думаем так же, как и ты.

— Я приметил Маленкова, ну, того, что вылез вперед.

— Николай — хороший человек. Его медалями можно завесить стену. Он страшно любопытен, как и твой Мэрфи. — Стукалов помолчал. — А как мы завершим их маленькую эскападу ночью?

Сэм откинулся на спинку стула.

— Мне нечего сказать. Ты, наверное, заметил, что, как только мы попали сюда, Мэрфи исчез из виду. У него есть время подумать о своих грехах, он надеется, что во всеобщей суматохе я обо всем забуду. Не знаю. Когда я обнаружил их прошлой ночью, они болтали и смеялись, попивая пивко Вайт-базы, которое не стоит и ломаного гроша. Думаю, что в нынешней ситуации это не такой уж большой грех.

Стукалов нахмурился.

— А если когда-то нам придется все-таки столкнуться лицом к лицу? Этого нельзя исключить.

Сэм посмотрел на ароматную жидкость в стакане.

— Ну ладно, допустим, такая вероятность существует. Но если мы не слепим команду из этих мясников и эти Пашти прикончат нас, какая, к черту, разница, что случилось в пути?

Стукалов прищурился.

— Думаю, Сэм, мы понимаем друг друга. Возможно, чем скорее мы начнем работать сообща, тем лучше. Предлагаю начать с совместных тренировок. Физкультура…

— Физкультура? Отличная идея! Давай начнем завтра же, в семь ноль-ноль. Может быть, сделаем смешанные группы. Я уговорю Габи присоединиться. Кто знает, может, мы многому научим друг друга. Он уже здесь, со своими, давай спросим. За твое здоровье, Виктор. — Сэм поднял свою чашку и чокнулся со Стукаловым. — Оно тебе пригодится.

* * *

— Господин Генеральный секретарь! — Когда спутниковая связь заработала, Билл Фермен судорожно вытер лицо. Его переводчик повторил обращение на русском.

Голованов тоже разговаривал с помощью переводчика.

— Добрый день, полковник. Полагаю, веская причина вынудила вас выйти на связь со мной в столь опасное время?

Фермен облизнул губы, чувствуя, как пот струится по его лысеющей голове.

— Господин Генеральный секретарь, сегодня утром Джона Атвуда силой принуждали покинуть президентский пост. Так сложились обстоятельства. ЦРУ и военная разведка не уверены, что он правильно осветил факты, связанные с тем, что произошло с нашим вооружением. Они думают, что это какой-то трюк. Секретная служба завладела дневниками Атвуда. Все сведения об Ахимса… ну, они думают, что он сошел с ума. То есть заболел. Послушайте, грозит катастрофа. Вы можете что-нибудь сделать? Вы можете рассказать им о появлении пришельцев?

— Зачем мне это делать?

— Потому что, господин Генеральный секретарь, они напуганы до смерти, что вас сместят и поставят новое правительство с жестким курсом. Когда ракеты нейтрализованы, ничто не остановить Советскую Армию…

— Вы думаете, я спасу президента Атвуда? — Голованов устало улыбнулся.

— Весь мир катится к чертям! Сегодня в полдень пресса опубликует материалы о ракетах. Наступит кромешный ад. Мы на краю гибели. Люди посходили с ума. Черт побери, если мы не возьмем ситуацию под контроль, мы погибли.

Фермен замолчал. Он задыхался, пришлось опять вытереть платком лицо.

Голованов нахмурился.

— Полковник Фермен, думаю, что уже слишком поздно. Я даже себе ничем не смогу помочь.

Что-то щелкнуло, и связь прервалась.

— Черт побери! — Фермен стукнул кулаком по столу. Переводчик смотрел на него безумным взглядом.

— Пришельцы?

* * *

Юрий Голованов смотрел на экран, уверенный, что связь прервали на том конце провода. Сердце, как деревянный молот, глухо билось в его груди.

— Итак, — медленно заговорил маршал Растиневский, — вы часто подобным образом беседовали с американцами?

Юрий посмотрел на окруживших его офицеров ГРУ. Направленные на него черные дула пистолетов и автоматов, казалось, злорадствовали. Что испытывал Горбачев в такой же ситуации? Какая ирония судьбы!

— Думаю… все мои слова вы расцените как фантазии. Да, я беседовал. — Юрий неловко улыбнулся. — Все-таки я не понимаю, в чем дело. Где Андрей?

— Под стражей. Полагаю, Юрий, пришло время…

Сумасшедшее биение сердца переросло в резкую боль, охватившую левую сторону тела. Юрий почувствовал, что теряет равновесие, и упал на стул. Боль нарастала, вызывая приступы тошноты.

Он еще слышал голоса, идущие откуда-то из-за спины, чьи-то руки схватили его за плечи. Но все заглушала страшная боль в груди. Он едва расслышал свой собственный стон:

— Я думаю… вы… опоздали… Сергей…

Сознание покинуло его, как Москву покидает туман ранним весенним утром.

Шейла пробудилась в сказочной стране. Она свободно раскинулась на широкой постели, чувствуя, что никогда в жизни так здорово не высыпалась. Гравитация вернулась, она ощущала тяжесть своего тела. Она зажмурилась и села. Чем объяснить эти ощущения? Или это кровать что-то проделывала с силой тяжести?

Она прошла в душевую нишу, посмотрела на простого вида кнопку, вздохнула, нажала на нее, и душ заработал. На подносе появилось обычное мыло, и она намылилась с ног до головы. Льющаяся на нее вода имела температуру тела, мыльная пена заструилась вдоль ее длинных ног и всосалась в гладкий пол, не оставив следа.