«Начало конца» (по крылатому выражению Талейрана) наполеоновской империи в 1810 - 1811 гг. провидели и во Франции, и в Европе лишь единицы. Среди них, как ни странно, была мать Наполеона («Madame Mère», как ее величали) Летиция Буонапарте, которой просто не верилось, что такое неправдоподобное могущество может продлиться долго. «Надо откладывать про запас, - говорила “мама Летиция”. - Ведь когда все это лопнет, мне на руки свалятся сразу 7 - 8 монархов!»[514] Подавляющему же большинству современников Наполеон и его империя после Тильзита вплоть до 1812 г. казались всемогущими. «Кто не жил во времена Наполеона, - вспоминал А. И. Михайловский - Данилевский, - тот не может вообразить себе степени его нравственного могущества, действовавшего на умы современников. Имя его было известно каждому и заключало в себе какое-то безотчетное понятие о силе без всяких границ»[515].

Мы видели, что Наполеон мог аннексировать по соседству (а потом «облагодетельствовать» своим Гражданским кодексом) ряд малых государств, вроде Голландии или Неаполитанского королевства, мирно, без войн. Точно так же, мирно, возжаждал он присоединить к себе и первую, отнюдь не малую, страну, которая не покорилась ему и стала для него предвестием конца, Испанию. Она к 1808 г. уже склонялась под влияние Англии, тем самым нарушая континентальную блокаду и потенциально угрожая Франции с тыла. Взять Испанию под свой контроль Наполеон считал необходимым не только ради того, чтобы обезопасить свои тылы и во избежание прорыва континентальной блокады на Пиренеях, но еще и с целью «перелицевать» исторический пример - жест Людовика XIV. Дело в том, что именно Людовик XIV в 1700 г. посадил на испанский трон своего внука Филиппа Анжуйского, который и стал родоначальником испанской ветви Бурбонов под именем Филиппа V. «Испанцы, - цитирую Е. В. Тарле, - приняли нового короля и новую династию в те времена и удержали их на престоле, хотя пол-европы тогда пошло войной против Людовика XIV с целью удалить Филиппа. Почему же теперь Наполеону, который вне всяких сравнений могущественнее Людовика XIV, может не удаться подобная же комбинация? Почему он не может водворить в Испании династию испанских Бонапартов? И притом ему вовсе и не придется воевать с Европой, как пришлось Людовику XIV: Европа уже разгромлена и покорена, а с Россией - союз»[516]. Чтобы осуществить задуманное, Наполеон разработал сатанински гениальный план.

Испанский престол занимали тогда «три дегенерата»[517] из династии Бурбонов. Король Карл IV, которому в 1808 г. перевалило за 60, был уже немощным, слабоумным и, главное, затертым под каблук своей сварливой и развратной жены Марии Луизы. Королева ненавидела и мужа, и сына, столь же недалекого умственно, как и его отец, принца Фердинанда, о котором Наполеон говорил: «...он равнодушен ко всему и не имеет ни малейшего представления ни о чем»[518]. Зато Мария Луиза смолоду и надолго завела себе любовника - бравого лейб - гвардейца Мануэля Годоя, который, по выражению Д. Чандлера, «через постель королевы пролез к власти», стал генералиссимусом и премьер-министром, фактически правителем Испании, а королю отвел роль сутенера его собственной жены. Уже в 1804 г. Стендаль оставил в дневнике такую запись о Годое: «Могущественнее испанского короля, потому что спит с королевой»[519]. С тех пор Годой возвысился еще больше, получил от монаршей четы высокопарный, хотя и несколько двусмысленный титул «князь Мира» (за успех на мирных переговорах между Испанией и Францией), но своим наглым беззаконием восстановил против себя, а заодно и против короля с королевой, громадное большинство испанцев снизу доверху. Личные же распри в королевской семье еще больше роняли авторитет коронованных «дегенератов» в глазах собственного народа. К весне 1808 г. терпение испанцев истощилось: 17 марта в пригороде Мадрида Аранхуэсе, где находился дворец «князя Мира», вспыхнуло восстание горожан. Годой был схвачен повстанцами, избит и, чудом избежав расправы, брошен в тюрьму.

Наполеон, внимательно следивший за происходящим в Испании, немедленно приступил к реализации своего плана. Он взял на себя роль арбитра в испанских междоусобицах и раздорах - как между властью и народом, так и внутри власти. Уже 23 марта 1808 г. он пригласил (точнее сказать, заманил) короля и королеву Испании с их чадами и домочадцами, а также освобожденного из тюрьмы и теперь ни на что не претендующего Годоя к себе во французский город Байонну, у самой испанской границы. После случившейся там дикой сцены, когда Карл IV замахнулся палкой на сына, а тот едва не вступил с отцом в кулачный бой, Наполеон припугнул испанских монархов устрашающей перспективой всенародного бунта против них в Испании и потребовал «ради спокойствия испанского народа», чтобы и Карл, и Фердинанд отказались от престола[520]. Затем, уже радея об их личном «благоденствии и спокойствии», император отправил короля и королеву Испании фактически под домашний арест в Фонтенбло, а Фердинанда с прочими членами королевской семьи - в Валансэ, в замок Ш. М. Талейрана[521]. «Он провел всю потрясающую операцию похищения трона сразу у двоих - и у отца, и у сына - виртуозно, - удивлялся А. 3. Манфред. - Ни одного выстрела, ни одного резкого жеста, ни одного жестокого слова - и Испания была завоевана»[522].

Спустя несколько дней Наполеон провозгласил королем Испании (обещая при этом выгодные для народа реформы) своего брата Жозефа, бывшего королем в Неаполе. Император приказал брату - королю оставить неаполитанскую корону для И. Мюрата, а самому отправляться в Мадрид, чтобы занять там освободившийся испанский престол. Таким образом, иронизирует Дэвид Чандлер, «Наполеон сохранил неаполитанскую корону “в семье”»[523], А пока Мюрат во главе армейского корпуса подступил к Мадриду, чтобы подготовить народ Испании к восшествию на престол нового монарха.