– Она пользуется необычайной популярностью в народе, брат мой. Её почитают спасительницей Франции, чуть ли не святой. Как мы будем выглядеть, казнив её? Возможно, удобнее применить яд? У нас есть неплохие специалисты. Человек умирает не сразу, а спустя несколько дней, даже недель. Мы выпустим её…

– Нет! - говоривший священник энергично замотал головой - Нет, ваше преосвященство! Святой церкви не должно идти на поводу у черни. Мы должны проявить твёрдость и отправить ведьму на костёр. И пусть трепещут враги церкви нашей!

– Вы так боитесь её, брат мой? Всё-таки яд удобнее…

– Ваше преосвященство. Она вывернется. Её же ничего не берёт! В самом начале её ранило стрелой из доброго английского лука. Любой рыцарь слёг бы на месяц, если не больше, а она через три дня сидела в седле и вела в бой! А эти её доспехи? Они появились неизвестно откуда, ни одному мастеру таких не заказывали. Человеческая рука вообще не в состоянии выковать такое!…

– Кстати… Это правда, что её доспехи не берёт даже арбалетная стрела?

– Святая правда, ваше преосвященство. Стрела крепостного арбалета, навылет пробивающая закованного в латы рыцаря с пятисот шагов, от её доспехов отскакивает, как горох!

– Как же она их таскала?

– Они даже легче обычных, ваше преосвященство. Говорю вам, это колдовство. Но не это главное.

– Что же ещё?

– Она способна наводить морок. И читать мысли.

– Ну-ну…

– Верьте мне, ваше преосвященство! Это ведьма ужасной силы!

– Почему же она не явила свою мощь при аресте?

– Этого я до сих про понять не могу, ваше преосвященство. Возможно, господь Бог наш в великой милости своей…

– Хватит болтать! Я спросил серьёзно!

Священник вытер лысину, отдуваясь.

– А возможно, дело обстоит ещё хуже. Возможно, у неё есть какие-то непонятные нам планы. У меня всё не проходит ощущение, что она играет с нами в поддавки. Палач, которому было поручено испытать её огнём, лишился дара речи и пускает слюни, непрерывно улыбаясь. Второй забился в угол и панически боялся воды, а когда его попробовали напоить насильно - это уже на третий или четвёртый день, бедняга уже умирал от жажды - так он с первого глотка захлебнулся и умер! А третий просто отказался работать. Предпочёл получить двести палок, скотина.

– И как же вы намерены в таком случае возвести её на костёр? Она прикажет солдатам освободить себя, а святой трибунал бросить в огонь…

– Есть план, ваше преосвященство. Один человек - мы держим его в подвале уже много лет - готовит прекрасный настой. Почти без вкуса и совсем без запаха…

– А я что вам?…

– Вы не поняли, ваше преосвященство. Это не яд. Всего лишь снотворное.

…

"Илайя, это Ди. У нас всё готово. Казнь назначена на послезавтра"

"Да, я знаю"

"Может, забрать тебя сейчас? Пусть муляж посидит в камере"

Бесплотный шелестящий смех.

"Не надо. Завтра я хочу ещё разок побеседовать с этими гадами. Взглянуть в их мерзкие гляделки. Осталось прояснить всего пару вопросов. А ночью вы меня заберёте, ладно?"

"Как скажешь. У меня всё"

"Родная, это я"

"Здравствуй, милый. Я в порядке. Завтра ты увидишь свою здоровенную деваху с титьками"

"Слушай. Давай сейчас, а? У меня чего-то нехорошо на душе…"

"Ну вот, опять. Можно подумать, ты Великий грезящий. Всё будет нормально. Слушай, как всё-таки здорово! У меня же скоро снова будут крылья!"

Долгое молчание.

"Ладно. До завтра!"

"Спи спокойно. Я тоже сейчас лягу. А соломы-то натащили, ужас! Уважают…"

Дверь в камеру с лязгом открывается. Входит тюремный стражник, совсем молодой ещё. Заморыш заморышем.

– Ваш ужин, госпожа.

Он ставит на грубо сколоченный стол кувшин с водой, поверх большую лепёшку. Поверх кладёт горсть изюму, пару куриных яиц.

– Спасибо тебе, малыш. Скорлупу я спрячу.

– В тот раз у меня старший назиратель всё отнял, госпожа. А нынче я в соломе спрятал, а сейчас достал.

Жанна рассмеялась.

– Ещё раз тебе спасибо. Больше не беспокойся. Завтра обойдусь лепёшкой, и всё. Больше ты меня не увидишь, малыш.

Парнишка вдруг зашмыгал носом.

– Ну, ну. Всё будет хорошо, малыш. Не надо. Иди уже, ну!

Дверь за парнишкой закрывается. Жанна подходит к столу, садится. Отламывает край лепёшки, жуёт, морщится. Тюремный хлеб - гадость. Она разбивает яйцо, сваренное вкрутую, жуёт. Потом второе. Скорлупу сгребает со стола, ссыпает в крысиную нору в углу. Наливает воды в глиняную кружку, пьёт и морщится. Даже вода тут отдаёт какой-то дрянью…

…

Красные, зелёные, коричневые пятна переплетаются, извиваются, танцуют свой таинственный танец, исполненный скрытого смысла. Какого смысла? Как разламывается голова… и во рту пересохло, как в пустынном колодце…

– Вставай, ведьма! - голос плывёт, дробится. Жанна с огромным трудом разлепляет глаза. Её уже связывают. Зачем?

– Э, да она совсем… Бери её под мышки! Потащили!

Всё видится, как сквозь текучую воду, расплывчато и нечётко. Куда тащат?

Сознание возвращается вместе с солнечным светом, бьющим в глаза. Большая поленница дров с торчащим посередине столбом. Вот оно что… Уже утро. Казнь перенесли на сегодня.

Жанна изо всех сил пытается сосредоточиться, вынырнуть из вязкой текучей воды. Ни о каком гипнозе, тем более бессловесном внушении в таком состоянии нечего и думать. Главное - суметь вызвать помощь.

"Уин! Уин!! Уин!!!"

"Да, родная. Что? Что?!! Держись, мы летим. Держись, слышишь?!!"

Жанну уже привязывают к столбу. Ноги не держат… Ничего… Планетарный катер летает быстро… Каких-то четверть часа…

Что-то бубнит монах в чёрном. Чего бубнит?

Ветер бросил ей в лицо клуб едкого дыма, и Жанна закашлялась. Языки пламени вздымаются выше и выше, закрывают обзор. Больно… Как больно…

…

"Это я виноват. Я координатор"

"Да. Ты виноват, Победивший бурю. Ты не должен больше работать тут. А я не должен жить"

"Не надо, Уин"

"Надо, Ди. Это была моя жена. Я должен был спасти её"

"Она взрослый ангел"

"Она была моя жена. Я мог сделать всё, что угодно. Я мог уговорить её. Я мог убедить. Я мог устроить скандал и сорвать операцию. Я мог перебить их всех. Я мог… Я не сделал. Мне надо умереть"

"Послушай, Уин…"

"Ты не понял. Это мне надо"