многостороннее материальное бытие, физическую красоту. Неуловимые внутренние переживания – томление, счастливая тоска – становятся свойствами внешними: пластической формой, нежным ароматом. Для С. Маршака именно так рождается произведение искусства, и прежде всего поэзии. Если в стихотворении «Ландыш» нет и тени авторской эмоции, то это лишь потому, что «всю счастливую тоску» поэт отдал своему стихотворению, которое отделилось от автора и на него, на его переживания внешне похоже так же мало, как ландыш – на лес.

Роза и ландыш. Два цветка, у которых разная судьба в русской поэзии. Пышная роза, история которой уходит в глубокую древность Египта, Греции, Рима. Ландыш, невзрачный и смиренный, сохранивший чистоту и нетрадиционность. Оба они – важный элемент языка русской поэзии, центры своеобразных и обширных «метафорических полей». На примере этих двух цветков или, скажем иначе, этих двух слов мы видим беспредельные возможности поэтической метафоры, открывающей внутри одного и уже, казалось бы, хорошо всем известного, однозначного слова беспредельную перспективу смыслов.

Глава четвёртая. Слово как образ

Природа поэзии соответствует ее имени. Ведь поэзия есть искусство изображать человеческие действия и художественно изъяснять их назидания в жизни.

Феофан Прокопович. «О поэтическом искусстве», 1705

Друг милый, предадимся бегу

Нетерпеливого коня…

Как тянет за собою санки слово «нетерпеливый», как чувствуется в нем живая, порывистая сила коня!

С. Маршак. «Ради жизни на земле», 1961

– Мама, слово «изюм» – вкусное, а слово «вкусное» тоже вкусное, правда? Мама, а слово «кислый» – неприятное слово, да?

Фрида Вигдорова. «Дневник», 1946

Медленное слово «медленно»

«Он медленно поднял голову, взглянул на меня и произнёс слабым и невнятным голосом…» Так у Пушкина в «Капитанской дочке» (пропущенная глава, 1836). «Я оглянулся и увидел в стороне груду снега, которая осыпалась и медленно съезжала с крутизны». Это фраза из пушкинского «Путешествия в Арзрум» (1829). Как видим, и в том и в другом случае наречие «медленно» является смысловым знаком – оно, конечно, в тексте необходимо, но сквозь звучание слова светится его смысл, само же оно физически как бы не существует. Не всё ли равно, какой оно длины – два слога в нём, три или четыре? Не всё ли равно, какие звуки его составляют, сколько гласных и согласных? (Я немного преувеличиваю – всё это не совсем безразлично, особенно для «замедленной» фразы из «Путешествия в Арзрум», но при сопоставлении со стихом можно всё-таки исходить из такого предположения. Проза, подобно всякому искусству, ритмична, но её ритм иной, композиционный; подробнее об этом будет сказано ниже, в специальной главе, посвящённой ритму.)

Это же самое слово попадает в пушкинский стих. И с ним вдруг происходят волшебные изменения:

Но гаснет краткий день, и в камельке забытом

Огонь опять горит – то яркий свет лиет,

То тлеет медленно, – а я пред ним читаю

Иль думы долгие в душе моей питаю.

«Осень», 1833

Вторая строчка приведённого отрывка быстрая, бодрая; она состоит из коротких, двусложных и односложных, слов, и у большинства двусложных ударение падает на второй слог – это придаёт каждому слову порывистую звуковую энергию: «Огонь опять горит…» А неударные слоги так чередуются с ударными:

– –́ – –́ – –́

И внезапно это бодрое ритмическое движение резко меняется. Появляется длинное трёхсложное слово, и меняется соотношение ударных и неударных:

То тлеет медленно…

– –́ – –́ – –

Вместо трёх ударений – всего два. И это замедляет движение стиха, оно словно гаснет – так, как гаснет еле тлеющий огонь в камельке. Но это ещё не всё: слово медленно как бы становится ещё длиннее благодаря тому, что перед ним стоит очень по звукам похожее на него слово тлеет, – получается четыре одинаковых гласных подряд, слоги ме-дле предвосхищены сходными слогами тле-ет. Длина и звучание слова медленно теперь выражают идею медленности. Слово потеряло свою прозрачность, оно сгустилось, стало звуковой материей, и этому способствует ещё следующее полустишие, ритмически точно такое же: «Иль думы долгие…» – здесь тоже пропущено последнее ударение:

– –́ – –́ – –

Может быть, это случайность? Но вот другие примеры, когда Пушкин изображает тем же словом ту же идею:

В теченье медленном река

Вблизи плетень из тростника

Водою сонной омывала.

«Руслан и Людмила», 1817–1820

Здесь такое же «удлинение» и, значит, замедление эпитета сходным предшествующим ему словом с тремя гласными е – теченье медленном.

Или в предсмертных стихах Ленского:

И память юного поэта

Поглотит медленная Лета… –

где удвоено сочетание ле.

Может быть, длина слова ещё выразительнее в другом его варианте – медлительно. Элегия «Желание» (1816) написана пятистопным ямбом, в котором Пушкин любил, как он признавался сам в поэме «Домик в Коломне», «цезуру на второй стопе». На протяжении всех двенадцати строк этой элегии цезура неукоснительно выдержана, и всегда перед цезурой два, а то и три слова, кроме начальной строки, – здесь место этих слов занимает одно, выражающее и вместе с тем изображающее идею медленности:

Медлительно влекутся дни мои,

И каждый миг в унылом сердце множит

Все горести несчастливой любви

И все мечты безумия тревожит,

Но я молчу; не слышен ропот мой;

Я слезы лью…

Кроме длины, художественное значение здесь приобретают и гласные звуки: ударное и в слове медлительно подхвачено звуками и в словах дни мои, и это ещё больше замедляет движение строки.

Напомним, как звучит это слово у другого поэта, Н. Заболоцкого, в уже цитированном раньше стихотворении «Гроза»:

Я люблю…

Эту молнию мысли и медлительное появленье

Первых дальних громов – первых слов на родном языке.

Здесь слишком длинное слово ломает регулярность пятистопного анапеста, который был бы сохранён, выбери поэт более короткий эпитет, например, слово «медленное». Однако, желая усилить ритмическую изобразительность слова, Заболоцкий предпочёл нарушить метр и взял самое длинное и самое «медленное» из всех существующих в русском языке для выражения этой идеи слов.

Вот схема этой строки – в скобки заключён и «лишний» слог и тот слог, на котором пропущено ударение:

––́ – – –́ –