иголочки, и в качестве лица салона к ней претензий нет. Но она проявляет полнейшую небрежность к деньгам, свойственную только тем богатым дамам, которые в жизни своей не задумывались, откуда берутся деньги. В каком-то смысле я и сама такой была, однако, попав сюда, смогла сориентироваться, поняв, что, чтобы взять деньги на что-либо, их надо сначала туда положить. А вот до Ластины эта истина не доходит — возможно, в силу возраста ей уже сложно переучиваться, не знаю. И я бы слова ей не сказала, если бы её неаккуратность касалась только её собственных денег. Но нет — поскольку Тина работает на меня, то эта её небрежность напрямую касается МОИХ денег. Для неё оказалось в порядке вещей принять у клиентки деньги и не записать их. Или вообще за светской беседой забыть о том, что надо взять оплату. Или небрежно бросить деньги в ящик стола и забыть об этом.

Из-за подобной халатности мне приходилось по нескольку часов разбираться с бухгалтерией, в которой, при должном отношении, не было ничего сложного! На мои претензии она лишь фыркала и недоуменно пожимала плечами, явно не понимая, чего я так завожусь.

В итоге я сорвалась. Накричала на женщину, как минимум вдвое старше меня — а, учитывая местную продолжительность жизни, скорее, вчетверо, если не больше. И поставила ультиматум: либо она ведёт отчётность тщательно, поскольку это — её работа, либо мы прощаемся, и она отправляется в свой особняк и дальше скучать и разбрасываться деньгами, как ей вздумается. Своими деньгами, а не моими. Затем, конечно, я извинилась за свою вспышку, но ультиматум не отменила. Тина пообещала быть внимательнее, а я, со своей стороны, постаралась сделать всё, чтобы облегчить ей работу. А именно — заказала у кузнеца Василия некое подобие кассового аппарата. Подобие — потому что я понятия не имела, как кассовый аппарат устроен и как работает, но железный ящик с разными отделениями, запирающийся на ключ — заказала. Теперь деньги будут храниться только там: после каждой оплаты их надо убирать в ящик и делать запись в специальной тетради. Ничего сложного.

Так, за всеми этими хлопотами, не заметила, как закончился второй месяц лета. Начинался август. А это значит, что скоро мы отправимся в путь, финальной точкой которого, если всё пройдёт гладко, для меня станет родной мир и родной дом.

Из-за моих частых мотаний в город я не могла регулярно кормить Андрюшу грудью. Гир, конечно, по мере сил помогал и привозил его ко мне, но этого недостаточно. У Гиртана ведь и своя работа была, в конце концов. Плюс ко всему, я потихоньку отучала ребёнка от груди, вводила прикормы. И в какой-то момент молоко стало уходить. Настя сказала, что его можно попробовать вернуть, разработать грудь, но зачем?.. Всё равно через месяц я уеду, так что так даже лучше. Может, успею грудь в порядок привести, чтобы не мешалась, как сейчас, при ходьбе. Так что Андрюша теперь пил козье молоко, кушал кашку, пюре и творожок. К груди я его больше не прикладывала, но старалась всё равно как можно чаще брать на руки — Настя сказала, это чтобы он чувствовал контакт с матерью. Эх, что же будет, когда я уеду? Это же, как минимум, на два месяца. А он такой маленький — и без мамы? Ладно, я знаю, что Настя точно будет его на руках таскать и тетешкать — она явно уже соскучилась по ощущению заботы о совсем маленьком малыше — своих-то уже не потискать, совсем большие парни выросли. Ну, разве что младшего — да и то, он будет возражать, во всём подражая старшему брату.

С салоном дела более-менее наладились. Тина переучивалась неохотно, но у меня просто не было больше времени искать кого-то другого на её место. Слишком много надо было сделать до отъезда.

Строительство Гиртан сворачивал в ускоренном режиме — им с Гришкой и Степой надо убирать урожай, чтобы успеть до сентября или первого месяца осени, как его тут называли. Вообще, Степа вызывал у меня странные чувства: вроде бы, по нашим меркам — ребенок совсем, но вёл себя как мужчина и работал со старшим братом практически наравне. Другим детям я легко выбирала подарки, игрушки: Ляльке и Маруське — куклы, Егорке — лошадок и солдатиков (машинок тут не было, как и конструктора ЛЕГО), а ему, почти взрослому парню, что дарить? Спросила у Гиртана, тот подсказал: — Оружие.

Я аж в осадок выпала. В каком смысле, оружие? Ребёнку?! Ну ладно, подростку? Оказалось, Гир не шутил. Мой средний сын мечтал о карьере воина, проще говоря — наемника. Как таковых регулярных армий тут не было, как я поняла. Даже там, где фактически было некое подобие государства. Но охрана, борцы с нежитью, полиция — это всё было, и это всё требовало определенных навыков. Существовали специальные закрытые воинские школы, куда мальчик и собирался отправиться, когда ему стукнет 20 лет. Здесь этот возраст — что-то типа совершеннолетия. Мда… А я-то думала, Степан подрастёт и примет хозяйство вместо Гриши, ан нет. Это что, теперь вся надежда на Андрюшку, что ли? Впрочем, я вряд ли узнаю, кто именно из сыновей Гиртана унаследует семейное гнездо. Но, надо сказать, что за подарком для Степы я побегала. Вначале я хотела подарить кинжал, но побоялась, что мальчишка просто порежется или кого-то случайно ранит. А то еще Егорка или Маруся утащат — и точно порежутся. Но такая проблема сохраняется с каждым оружием. В итоге я подарила парнишке лук. А что — оружие же. Сразу объяснила, что стрелять надо в безлюдном месте и хранить под замком. Сияющие голубые глаза мальчишки — в мать пошёл внешностью — были мне наградой.

Качели, да и вообще детскую площадку, оценили все дети без исключения, даже те, кто старше меня по возрасту. Да что там — Гиртан с Настасьей и то не удержались, чтобы не покататься на качелях. Горку я тоже поставила, но по-настоящему её оценить они смогут только зимой. Я этого уже не увижу… Сердце привычно защемило при этой мысли. Гиртану я объяснила, что делать с горкой, придёт зима — будут кататься и меня вспоминать. Хотя чего им меня вспоминать, я же, вроде как, буду рядом — дети-то не в курсе, что я не совсем их мама. Эх! Ну хоть Гир с Настей добрым словом вспомнят — и то хорошо.

Предчувствуя разлуку, я стала чаще проводить время с