более уязвим. Я о делах с тобой и хотел поговорить. Рассказать, что нужно будет делать, чтобы твое наследство не досталось левому дяде.

— Начбезу можно верить?

— Верить, имея большие деньги, нельзя никому. Да ты и сам это понимаешь. Но его информацию проверили. И она подтвердилась. Только выгребать тебе придется самому. Я тебе не помощник. Прости.

Новости, которые преподнес мне отец, неприятные. И он прав — справится со всем мне предстоит самому. Еще какое-то время мы обсуждаем, что мне нужно будет сделать.

Когда ухожу от отца, понимаю, что мать со своими разговорами как-то не к месту. Но все уже обговорили. И дать сейчас заднюю не выйдет. У Алисы появится повод и дальше во мне сомневаться.

Времени впритык, поэтому ехать приходится быстро. Так что на одном из поворотов я не сразу замечаю прущий на меня Камаз. Да даже если бы и заметил его раньше, сделать ничего бы не смог. Столкновение явно преднамеренное. В бок моей машины впечатывается махина. Мой автомобиль сносит с дороги. Все происходит быстро. Я не успеваю даже испугаться, как меня выбрасывает в лобовое окно. Я забыл пристегнуться.

А дальше… Дальше — пустота.

Глава 47

Алиса

Борис не приезжает к назначенному времени. Я начинаю ему звонить, но он не отвечает. Проходит больше часа. Я пытаюсь дозвониться до Лики Игоревны, но ее телефон выключен. Из-за этого я и вовсе теряюсь, не понимая, что происходит и что мне делать дальше.

Когда в дверь звонят, я удивляюсь, потому что Боря открывал дверь своими ключами. Но мало ли что?

Дверь я открываю, не глядя. Я настолько уже на нервах, что даже не думаю про опасность. На лестничной площадке стоит незнакомый мужчина крепкого телосложения.

— Здравствуйте! Я — Максим. Борис Дмитриевич не приедет, — говорит он.

И именно в этот момент мне становится очень и очень страшно. Почему-то у меня нет и тени от мыслей, что Борис передумал со мной связываться.

— Что случилось? — спрашиваю очень тихо, пересохшими губами.

К счастью, мужчина ведет себя адекватно, не заговаривает мне зубы.

— Авария. Он — в больнице.

Смысл слов не доходит до меня. Нет, я слышала, что он мне сказал. Но осознание этих слов не наступает.

Только через несколько минут я произношу:

— Насколько все плохо? — говорю и не верю в то, что это правда.

Ведь я видела Бориса несколько часов назад! Не может быть этого! Не может этого всего быть!

— Трудно пока сказать.

— Как это случилось? — продолжаю задавать вопросы.

— В его машину врезался грузовой "Камаз".

После этой фразы сердце начинает выламывать ребра.

— Мне надо к нему. В больницу, — лепечу я. Со мной маленькие дети, но я точно знаю, что мне нужно туда, где сейчас Боря. Что он узнает, что я жду его. И выживет. Просто не сможет не выжить. Не сможет поступить со мной так второй раз. Я же поверила. Да, уже поверила, что он будет рядом. А он… И после фразы Максима даже уточнять не хочется, насколько все серьезно.

Я вижу, что моему собеседнику меня жаль. Искренне. Он не говорит, что нельзя, что меня не пустят. И не говорит, что я ничем не помогу.

— Хорошо, я побуду с детьми, как и договаривались. А Вас отвезут. Собирайтесь.

И вот за это я ему безмерно благодарна. Пока мечусь по квартире, повторяю про себя молитву, которой научила меня бабушка. Борю не могут у меня отнять, только дав гам встретиться. Это невозможно. Так не должно быть.

Максим видит мальчиков, пока я им объясняю, что мне нужно срочно уехать, и они побудут с этим дядей.

— До чего похожи, — роняет, рассматривая моих сыновей.

Я это знаю. И сейчас мне до дрожи хочется, чтобы Борис вернулся. Ко мне. К детям. К нам.

В квартиру поднимаются мужчины. Максим их представляет, но к своему стыду я даже не слышу, как их зовут. Все, что мне нужно, это оказаться там, где Боря сражается за свою жизнь, чтобы вернуться к нам.

Я плохо помню то, как попала в больницу. Единственное, что врезалось в память — светло-желтый больничный коридор, пропитанный запахом лекарств, по которому я шла, казалось, бесконечность в сопровождении своих молчаливых спутников. Да и вряд я была в состоянии разговаривать.

На кушетке перед дверью в операционную я вижу Лику Игоревну. Она сидит, опустив голову вниз и крепко стиснув руки. Когда слышит мои шаги уже поблизости, поднимает голову, смотрит на меня несколько минут, словно не узнавая.

— Что говорят врачи? — не выдерживаю нашего затянувшегося молчания.

Она горько усмехается.

— Это нас Бог наказал, — начинает говорить, а мне хочется, чтобы замолчала, — Сначала Дима. Потом вот Борис. За гордыню. Мы с мужем не хотели, чтобы наша кровь текла в твоем ребенке. И вот теперь Бог забирает нашего. Как раз тогда, когда ты снова появилась.

Мне не нравится то, что я слышу. Как будто мать Бори винит меня и моих детей в том, что сейчас Борис в операционной.

— Причем тут это? Вы можете мне нормально сказать, что с Борисом?

— Не знаю я! Не знаю! Поняла?! Ничего не знаю-ю-ю, — кричит вдруг, — Легкое у него пробито, с головой что-то, руки-ноги переломаны-ы-ы…

Она рыдает уже в голос.

— Сыночек мой! Ну, как же так?! Как я без тебя-я-я? — она плачет, слезы текут по ее щекам, а она размазывает их вместе с косметикой.

Я столбенею от услышанного. К нам уже спешит медперсонал, суетится возле нее. Лику Игоревну уговаривают успокоиться. Она продолжает кричать. Ей делают укол и увозят, усадив на кресло. На меня ее истерика производит угнетающее впечатление. Я сама еле держусь, а тут такое.

Рядом со мной остается один из мужчин, что привезли меня сюда.

— На самом деле все не так страшно, — говорит он серьезно, — Каких-то переломов свода и основания черепа не диагностировали на момент начала операции. Легкое пробито — это плохо, но врачи здесь хорошие. Сломана рука, одна. Ну и ушибы. Ноги по первичному осмотру не пострадали. Вы точно хотите ждать завершения операции?

Мне немного легче после его слов, потому что, выслушав мать Бори, я уже была готова к самому худшему. А так… Если операция пройдет успешно, у Бори есть все шансы выжить. И я не хочу никуда уходить Просто не могу оставить его одного… Ведь я люблю его. С пронзительной ясностью понимаю это именно сейчас. Я люблю Бориса Харламова и не собираюсь его терять. Ни