– Вы активный член этого родительского сообщества? – уточнила я. Ей явно приятно было об этом говорить.

– Да-да. Вы знаете, у меня там вдруг какие-то организаторские способности прорезались, и творческие тоже, мы недавно с нашими детьми такой спектакль поставили…

– Виктор принимал участие во всем этом?

– Да. Сначала – да. Вы знаете, там ведь в основном женщины. Мужчины уходят, как правило, в самом начале. А Виктор – в том-то и дело, он был там, с нами, помогал всем, таскал этих детей на руках. Вы же понимаете, у нас не Европа, далеко не везде можно на колясках проехать…

– А что же случилось потом?

– Не знаю, в том-то и дело, – женщина устало провела по лицу ладонями, как будто умылась. – Он просто сказал: «Все, не могу так больше, ухожу. Деньги буду давать, с Сашкой буду видеться, а дочку, как устроюсь, к себе заберу»…

– А это еще почему?! – изумилась я. – Сколько лет девочке?

– Тринадцать. Сами понимаете, сложный возраст. Но она, правда, с самого начала к Сашке ревновала. Говорила, что ему всё, а ей ничего. Дурочка еще…

– Чем я могу вам помочь? – повторила я, искренне сочувствуя ей, но не видя дальнейшего развития ситуации. Может быть, мне следовало бы поработать с девочкой? Посмотреть на Сашку и придумать что-то креативное для стимуляции его психического развития? Уверена, что мать точно выполнит все мои рекомендации.

– Вы поговорите с Виктором. Пожалуйста…

«О Господи!» – мысленно воскликнула я, а вслух сказала:

– Неужели, приняв такое решение, он пойдет ко мне разговаривать?!

И прибавила про себя: «Я бы на его месте ни за что не пошла!»

– Да, конечно. Но если все-таки… – она уныло опустила голову. – Вы ведь не откажетесь?

– Разумеется, не откажусь! – энергично закивала я, отчетливо понимая, что Виктора я никогда не увижу.

* * *

Он пришел на следующей неделе, в первый же вечерний прием. Невысокий, некрасивый, кряжистый, с седыми висками.

Представился, сел и молчал, как будто в ожидании. Чего он ждет? Зачем вообще пришел? Просто, чтобы потрафить жене? Я легко держу паузу, поэтому решила тоже помолчать.

– Вы, вероятно, полагаете, что я слабосильная сволочь, крыса, бегущая с тонущего корабля? – спросил наконец Виктор.

Ну, где-то приблизительно так я и думала, но решила быть дипломатичной:

– От вашей жены я знаю, что первые годы жизни Саши вы принимали самое активное участие в его выхаживании, адаптации. Возможно, теперь вы просто устали от всех этих хлопот, тревог, припадков, неясности перспективы или даже ее кажущегося отсутствия…

Я давала ему возможность ткнуть пальцем в понравившийся пункт.

– Устал, – кивнул мужчина. – Но, поверьте, не от того, что вы перечислили.

– А от чего же? («Неужели наш с ним разговор может получиться?!»)

– Наверное, это прозвучит тривиально и эгоистично, но мне хочется нормальной, обыкновенной жизни. Для себя и дочки хотя бы, если уж нельзя иначе.

Да уж, во всяком случае, в откровенности ему не откажешь.

– Виктор, вы же прекрасно понимаете, Сашино состояние…

– Да ни при чем здесь Сашкино состояние! – внезапно вскричал мужчина, в раздражении прихлопнув ладонями по коленям. – Поймите вы: я не от Сашки ухожу! Он, какой ни есть, мой сын! Ну инвалид, и что?! Раньше, когда родовспоможение было на уровне плинтуса, чуть не в каждой семье был дурачок, или расслабленный, или еще что-то такое… И что с того? Жили себе дальше!

– Виктор, объясните, – я действительно перестала понимать происходящее.

А у Виктора (я была уверена почему-то, что в обычной жизни он молчалив. Или жена об этом говорила?..) – у него как будто внутри прорвало какую-то плотину:

– Нету обычной человеческой жизни! Политика? Права детей-инвалидов. Надо бороться! Культура? Надо организовать экскурсию для «наших». И – безобразие! – кто-то там в коляске на какую-то выставку не смог попасть. Что за выставка – неважно! Читает инет часами, чуть не всю ночь, – только эти форумы, только про это разговоры, как будто ничего другого и вовсе нету. Педагогика? Как занимаются с умственно отсталыми. Спорт? Олимпийские игры для инвалидов. Бытовые проблемы? «Сашка, Сашка»… Плюс бесконечные обсуждения по Интернету, кому что где положено от государства. Стала такой докой в этом вопросе, я даже удивляюсь. А я неплохо зарабатываю, между прочим, нам и так хватило бы. Семейные праздники? Я вообще молчу! Дочку тоже таскала, заодно с нами, пока та не отказалась наотрез, говорит: «Папа, мне кажется, что я тоже умственно отсталый инвалид. А тебе не кажется? Может, как-нибудь для разнообразия съездим куда-нибудь просто семьей, ты же сможешь Сашку до костра на руках донести, да он и сам ползает… Или, еще лучше, давайте оставим Сашку бабушке на пару дней и пойдем в длинный поход пешком, ты, мама и я, и какую-нибудь достопримечательность посмотрим»… Сказал жене, а она в крик: «Да, вам неприятно смотреть на этих детей, ты закрываешь глаза на их проблемы, как и все общество, а дочка – просто эгоистка!»

– Вам кажется, что жена слишком погрузилась в проблемы Саши и общества семей с детьми-инвалидами, отодвинув все прочие аспекты жизни?

– Не отодвинув даже, а просто назначив их неважными и несто́ящими по сравнению с главным… Мне кажется, что это неправильно в корне. Я за то, чтобы Сашку приспосабливать к нам, а не нас к нему. И я уверен, кстати, что это возможно. И не я один. Я ведь со многими отцами по этому делу общался. Многие именно от этого и уходят: не от детей, а от зацикленности этой.

– Вы пробовали говорить об этом с женой?

– Сто раз. Она либо плачет, либо встает в позицию такой матери Терезы и обвиняет меня во всех смертных грехах. Когда я сказал, что ухожу, дочка на колени бросилась: папа, и меня забери, я буду тебе обед готовить, все тройки подтяну и с Сашкой буду приходить сидеть, когда надо.

– Давайте попробуем поговорить еще раз.

– Давайте, что ж. Я вот сейчас проговорил все подряд вслух, и мне даже как-то легче стало.

* * *

Мы честно пробовали. Не один раз. Во всех возможных сочетаниях – муж с женой, мать с дочерью, все трое.

Не получилось.

«Как хорошо, что у меня есть „наши“ люди, которые в минуту предательства меня по-настоящему понимают и всегда готовы поддержать! Они с самого начала сказали мне, что всё бесполезно, и он все равно сбежит. А вот от тебя я не ожидала, у тебя же у самой когда-нибудь дети будут…» – бросила мать дочери и ушла с гордо поднятой головой.

«Вы все еще будете уговаривать меня остаться?» – горько спросил Виктор.

Худенькая тринадцатилетняя девочка со злым лицом катала по поликлиническому коридору коляску с улыбающимся Сашкой и слизывала текущие по щекам слезы.

– Петя, кончай маяться дурью, пора за уроки садиться.