Мужчинам (всем, кроме среднеазиатов) Александр скорее не понравился. Истоки его «неправильности» многие видят в семейном воспитании: «Мужик однозначно неправильно воспитан. Скорее всего, его воспитывали мать и бабка, без отца» или даже в генетике: «А может, он скрытый гей, но сам не понимает? Или какая-нибудь там генетическая аномалия? Ну бывает же, что на вид мужик, а вообще-то баба… Или у них таких детей быть не может? Да его ли это дети?» Многие полагают, что «жена его под себя подмяла», «села и погоняет, а он везет, но так ему и надо». 10 человек полагают, что Александр «потом пожалеет», что отказался от выгодной работы и развития карьеры. И все мужчины (за исключением опять же среднеазиатов) уверены, что «надо было соглашаться», «работа для мужика – это все», «да стал бы зарабатывать как следует, и жена, и дети бы потом оценили». Александра называют «слабым», «неинтересным» и «женственным». Почти все мужчины уверены, что он «обманывает себя» насчет «счастливости» своей жизни. Восемь из них определенно считают, что в конце концов Александр взбунтуется (против чего? – Авт.) и уйдет из этой семьи. Только двое мужчин написали в своем отзыве: «Ну, дети, конечно, рады, что отец с ними все время занимается…» – и тут же сомнение: «Но что они скажут потом, когда подрастут? Не начнут ли втихаря презирать такого отца?»

Вот такие вот результаты…

Честно сказать, слегка обескураживающие, не так ли?

Интересно, что лежит в их основе? Все еще не угасшая общественная привычка к мужскому «добыванию мамонтов»? Странноватая, в сущности, на современном этапе развития общества мысль, что воспитание детей – достойное дело исключительно для женщин? Может быть, что-то еще?

Она работала кассиршей в большом универсаме. Он был дальнобойщиком и в огромной машине возил грузы по всему северо-западу России. Оба не были петербуржцами. Он приехал с Урала, вслед за приятелем, в поисках работы. Она – из Казахстана, к родной тетке, за лучшей жизнью. Жизнь, в общем-то, не баловала обоих, но они как-то приспособились к ней и никому не жаловались. Бывает и хуже – это оба знали доподлинно. Потом они встретили и полюбили друг друга.

Решили жить вместе (тетка ее к тому времени умерла, от нее осталась однокомнатная квартира).

Он не скрывал от нее своего прошлого. Она с самого начала знала, что на Урале он несколько лет жил с одной женщиной. Союз был неудачный изначально – она гуляла, попивала, скандалила. Он не выдержал, ушел. Она сказала, что беременна, и просила его вернуться. Он вернулся, потому что надеялся, что с рождением ребенка всё изменится. Родилась дочка, Рая, но в его семейной жизни ничего не изменилось, все продолжалось по-прежнему. Он даже не был уверен, что девочка – от него. Именно тогда он поддался на уговоры приятеля и уехал от всего этого подальше – в Санкт-Петербург. Деньги на дочку посылал. Потом кто-то ему написал, что его бывшая вышла замуж. Он даже обрадовался: вдруг она, так же как и он, наконец нашла свою настоящую любовь и сможет быть счастливой? С ним она счастливой не была, это он понимал отчетливо, но причин этому не знал.

Зинаида не могла скрыть от возлюбленного своего прошлого, даже если бы и очень хотела – потому что у нее был сын. На момент, когда я с ними со всеми познакомилась, ему было пятнадцать лет. Мальчик Коля с диагнозом «задержка психического развития» учился в восьмом классе коррекционной школы.

Отчим относился к пасынку строго, но справедливо. Однокомнатную теткину квартиру они продали и, взяв в банке кредит, купили двухкомнатную. Жизнь катилась по уже накатанной колее.

«Мы так долго искали друг друга! – сказала мне она, явно подражая героине какого-то сериала. – Мне никто, кроме него, не нужен!»

«Я когда в дороге, так сердце домой рвется, за ней скучает, и беспокоюсь всегда!» – без соблюдения правил грамматики, но вполне искренне сказал он.

Письмо с Урала было от дальней родственницы и соседки, с ошибками, и написано как курица лапой: «Ромка, твоя бывшая от пьянки-гулянки теперь померла насовсем. Ты приезжай, коли сможешь, а то девчонка твоя сейчас у ейной матери, но она опеку брать не хочет и ее в детдом сдаст. Дело ли это при живом отце?»

Он жутко занервничал, показал письмо жене. Она не особенно раздумывала, сказала: «Надо ехать. Ребенок же, живая душа».

Он смотрел умоляюще: «Ты поедешь со мной?»

«Куда ж я денусь?» – вздохнула она.

Девочку он последний раз видел, когда ей было пять лет. Сейчас ей вот-вот должно было исполниться одиннадцать. Она была очень хорошенькая и как будто похожа на него. Узнала и прижалась с плачем:

– Папа, папочка! Как хорошо, что ты приехал!

– Настрадался ребенок, – сказала та же соседка. – Считай, что в притоне жила. Особливо последние два года, когда мамка уж совсем тормоза потеряла…

– Папочка, ты ведь меня теперь с собой заберешь?! – ласково гладя рукав его шоферской кожаной куртки, спросила девочка. – Я не хочу в интернат…

У него сердце упало. Что же делать?

– Рома, конечно, берем, – сказала его жена. – Это же твоя дочь.

Быть по сему.

* * *

– Я в отчаянии, – говорила мне женщина, сидящая в кресле напротив меня, и поправляла блондинистый перманент. – Это ребенок, я все понимаю… но за полгода она разрушила все, что я строила шесть лет. На прошлой неделе я собиралась идти, подавать на развод…

– Что же произошло? – Я о многом могла догадаться из контекста, но мне нужно было услышать.

– Она им вертит как хочет. Как же, его дочь! Настрадалась! Тайком поддевает моего (а много ли ему, дурачку, надо?), а потом бежит жаловаться отцу. Тот – на пасынка с кулаками: «Ребенка обидели!» Я пытаюсь вступиться, он на меня с руганью: ты своего выгораживаешь! А видели бы вы, как она с отцом лижется! Стыд и срам! Сидит у него на коленях, и целует, и наглаживает… Я ему говорю, а он только смеется: ты, дескать, ревнуешь, она же еще маленькая! Маленькая, конечно, но ведь навидалась-то всякого и нынче всё использует, чтобы его повернее к себе привязать… Неряха, грязнуля, по дому ничего делать не хочет, может целыми днями на неубранной кровати валяться и в телевизор пялиться, а как я ей скажу – она сразу к отцу… А сыну моему так и сказала: «Я все равно для папы главнее, чем ты и даже мама твоя, потому что я родная». И в Колиных вещах роется все время… А мой уж весь нарывами пошел и в школе опять драться начал… Вы бы уж поговорили с ней, что ли, она вон у меня в коридоре сидит. А то я больше не могу так…

– Я бы лучше с Романом поговорила, – заметила я.

– Да не пойдет он в детскую поликлинику! Он говорит, что это я сама все придумала, да еще Коля мне на нее наговаривает.

* * *

Чернокудрая Рая и вправду была весьма миловидна и казалась много старше своих 11 лет.

– Ой, я так своего папочку люблю! Он такой хороший и добрый! Смотрите, какое он мне колечко красивое подарил! И тетю Зину я тоже люблю, конечно, но она иногда сердитая бывает. Я ее понимаю, ей тяжело с чужим ребенком, я иногда посуду забываю помыть, и когда папа вечером со мной на диване у телевизора, а не с ней, и из-за Коли… А с Колей мы, да, иногда ссоримся из-за компьютера и когда он на моей кровати валяется, а потом миримся, конечно…