Впервые за последний час у Никончука появилось время подумать о чем-то, и подумал он о том, что фамилия Груздев ему знакома. Порылся в памяти и вспомнил: это же тот организм из третьего бата, что сидел под арестом за попытку умыкнуть патроны, и раньше что-то еще было, вроде как с пьянкой связанное…

Он попытался связаться со старшим мобилей и приказать: если у входа-2 никакой мутантки нет, а обнаружится лишь пьяный или укуренный в хлам ефрейтор, – задержать и доставить. Но мобили уже ушли.

Затем он сообразил, что шутник, если там шутник, а не укурок, настоящим именем не назовется, и вполне мог какой-то глупый мобиль из молодняка не просто пошутить, но и попытаться подставить допекшего ефрейтора. В таком случае там уже никого, и проверить этот факт недолго…

Он вдавил клавишу, позвал:

– Груздев! Груздев!

Убрал палец, подождал, ответа не было. Вдавил снова:

– Ефрейтор мать твою Груздев!!! Ты там жив?

Тишина… Все-таки дебильная шутка. Он другого не ждал, но все же была крохотная надежда… Была и нет, пискнула и скончалась.

Суть мгновенно пришедшей Лизе идеи Марьяша поняла столь же быстро.

Нечто похожее они когда-то проделывали – как шутку, как игру, и речь тогда не шла о жизни и смерти…

Года три назад, когда близняшки еще осваивались с неожиданно свалившимися на них умениями, они придумали любопытную забаву. Вот какую: Марьяша при мысленном слиянии может управлять руками Лизы, и ногами, и… в общем, вообще всем управлять, всеми мышцами тела. И Лиза способна на то же самое – с телом сестры. Разумеется, все получалось лишь при полном согласии истинной хозяйки и при добровольном ее самоустранении от «штурвала». При этом новая «рулевая» сохраняла все свои физические навыки и рефлексы и приносила их в чужое тело…

Ох уж они и поразвлекались… Ох и поудивляли приятелей (компания тогда была большая и общая, Лиза еще не отдалилась с несколькими парнями от остальных, не занялась опасными затеями).

Тело Марьяши, управляемое сознанием Лизы, не смогло бы победить в жестокой подростковой драке один на один, все-таки натренированные мышцы Лизы оставались там, где и были… Но все ахали и изумлялись, глядя, как тихоня и книжница идет туда и обратно по узенькой жердочке, положенной между двумя крышами. А метанием ножей в мишень новая Марьяша выиграла несколько крупных споров.

Новая Лиза удивляла другим: кулинарными умениями, талантом к рукоделию, употреблением слов, каких отродясь не знала… Возможно, здесь они слегка переборщили – мать именно тогда что-то начала подозревать касательно их ментальных возможностей.

Друзья-приятели тоже подозревали, но иное и далекое от истины: что близняшки их дурят, пользуясь внешним сходством. Однажды чуть не проредили Марьяше шевелюру: дескать, это Лиза, нацепившая парик, так лихо сиганула «ласточкой» с высоченного обрыва в Плюссу.

Не сразу, постепенно, но забава приелась и сошла на нет. И сестры пресытились новыми небывалыми ощущениями, и их приятели стали осторожнее и прекратили биться об заклад: сумеет ли одна из близняшек совершить то или другое.

Но память о давних забавах сохранилась, и Марьяша поняла все мгновенно.

И ужаснулась тому, что поняла.

Потом состоялся очень долгий и очень тяжелый мысленный разговор. Долгий – лишь по числу сказанного, не словами сказанного, понятно. А если взглянуть на секундомер, все началось и закончилось почти мгновенно. Ефрейтор Алексей Груздев из второй роты третьего (охранного) батальона закончил изрекать очередную гадость про Лизу, вдохнул, набрал воздуха, чтобы выдать новую порцию… За время этого вдоха разговор, решивший его судьбу, и начался, и закончился.

«Лиза, я не смогу».

«Смоги. Или я сдохну».

«Но он же… он живой…»

«Все мертвые были живыми. Все живые станут мертвыми. Он живой, и я живая, но карта выпала одному из нас двоих сегодня сдохнуть. Тебе выбирать кому».

«Лиза… нет, не смогу…»

«Сможешь!!! Выбирай!»

«Да все я выбрала… Я сделать не смогу… и жить потом с этим не смогу».

«Да? А вдруг сможешь? Не проверив, не узнаешь. Я-то живу, а мы с тобой одинаковые».

«А ты… ты уже…»

«Да! И вообще уже, и сегодня уже!»

«Ты? Там, на Базе? Кого?!»

«Что всполошилась? Какая разница, ты никого там не знаешь».

«Кого?!!!»

«Не ори так, голову мне расколешь… Не спрашивала я имен, уж извини».

«Его?!»

Лиза увидела три мыслеобраза, переданных Марьяшей.

Маленький мальчик со смешным вихром, прижимающий к груди книжку, а на той нарисован смешной носатый чувак, хобот как у Щюлки, только тоньше.

Кровосос в пятнистой форме – тот самый, что отоварил Лизу у броневика, а после приходил в живодерню.

И он же, но уже без формы, вообще без ничего: гладенькая кожа, приличная мышца, накачанная. Но как бы и не совсем он, морда лица посмазливее. И еще одна странность: изначально картинка была в полный рост, но все, что ниже пояса, Марьяша прикрыла от мысленного взора сестры непроницаемой чернотой, словно бумажную картинку чернилами замазала. Ишь, скромница… а то Лиза мужских причиндалов не видела.

«Его?!»

«Нет. Встречала здесь и даже добраться до него могла. Но карта иначе легла».

«Если ты… если ты снова его встретишь… и доберешься… то я…»

…

«Ну что затихла? Что ты?»

…

«Ну что, что?! Сожжешь все свои книжки? Выйдешь за Проньку? На Луну улетишь?!»

«Я. Тебя. Убью».

«О как…»

«Нет, не так… Я попытаюсь. Ничего не получится, конечно. Но я постараюсь. Веришь?»

Лиза поверила… Марьяша ничем и никогда не клялась. Но слово всегда держала.

«Дожили…»

«Ты просто его не трогай. И мы забудем этот разговор, словно не было».

«Влюбилась… И в кого?! Забыла, кто убил нашу мать? Где могилка-то ее, хоть помнишь?»

«Помолчи о матери».

«Не помолчу. Потому что ты ебанулась, ты… Не смей закрывать мысли! Я знаю, как ты не любишь таких слов. Потому и употребила. Ты ебанулась, ты насрала на могилу матери. Ради кровососа. Ты собралась убить сестру. Ради кровососа. Когда убьешь, это жить тебе дальше не помешает? Спать будешь крепко? Кушать с аппетитом? Но не печалься, сестренка. Тебе не надо никого убивать, сон и аппетит не пострадают. Тебе просто ничего не надо делать, – сейчас, когда я прошу. Все сделают за тебя».

«Лиза, прости… Я говорила страшные вещи, я, наверное, больна, я сошла с ума… но я тебя люблю, я не хочу для тебя ничего дурного… Ты только его не трогай. Просто не трогай, ладно?»