– Если до тебя уже дошли слухи, Саша, и ты сидишь с пистолетом под рукой, то ты лучше вынь из него магазин и патрон из ствола тоже вынь. И у помощников своих патроны забери. Стрелять в девицу я запрещаю. Даже предупредительные в ее сторону запрещаю. У если у тебя, Саша, на минус четвертом начнется стрельба, ты очень меня разочаруешь.

И дал отбой связи.

Струйка пота на спине Никончука превратилась в ручеек. Разочаровывать Ковача смертельно опасно. Этот псих с глазами убийцы так и сказал Петрову (не тому Петрову, что с КЭЧ, а тому, что якобы самоубился двумя выстрелами в голову, погорев на продаже гранат за периметр), сказал, тоже назвав по имени: ты меня очень разочаровал, Костик, – медленно так говорил, печально, словно отец, сожалеющий о том, что отпрыск двинул по кривой дорожке… Но выдернул из-под стола пистолет и выстрелил очень быстро, и непутевое чадо рухнуло с простреленной лысиной, загадив мозгами стену и отлетев на пару метров вместе со стулом, и в кабинете остро воняло порохом, а они все сидели бледные, и каждый думал о своем, а Никончук о том, что очень выгодный гешефт, затеянный на пару с будущим тестем, не состоится, и два ящика мосинских винтовок, сто лет тут хранящихся в окаменевшей уже консервационной смазке и на хрен никому на Базе не нужных, так и останутся лежать еще сто лет, никому не нужные. Во избежание лишних разочарований. И лишних мозгов на стене. Некрасивая штука мозги на стенке, очень на психику давит.

Он не знал, что сейчас Ковач позвонил не только ему, но всем дежурным по уровням, всем запретив стрельбу, и каждого назвал по имени, и разочарование тоже упомянул… Ковач все и всегда использовал в интересах дела, даже свою репутацию опасного психа.

Мобили прибыли, но ничего не происходило и дела им не находилось, и Никончук понадеялся было, что дотянет без ЧП до утра, до конца суточного дежурства. Сглазил. ЧП посыпались одно за другим.

Для начала Базу тряхнуло так, что показалось: землетрясение, и всех их тут замурует еще на двадцать лет, а то и навсегда.

Свет погас, потом снова включился. С потолка посыпалась какая-то мелкая пыль… А чуть позже посыпались ЧП, и мелкие, и крупные. Из двух мест сообщали, что сверху льется вода, натуральные водопады: наверху, на минус третьем, прорвало трубы. Возможно, прорывов было больше, но в безлюдных помещениях их пока не обнаружили. Часть жилого сектора осталась без света, накрылось и основное, и аварийка. С минус пятого просигналили: они сами, с минус четвертого, тоже заливают нижних, ладно хоть в одном месте. Но и там могли пока не все обнаружить.

Никончук метался за пультом, как белка в колесе. Ругался с ремонтниками-сантехниками и ремонтниками-электриками, те тонули в вызовах и быстро прибыть не обещали. Отругивался от минус пятого и риторически спрашивал, какой частью тела ему заткнуть разрыв трубы. Послал людей проверить трубы в безлюдных помещениях, а заодно и кабели осмотреть: для полного комплекта только пожара не хватает из-за обрыва и замыкания. Людей было мало, помещений много. Искушение привлечь группу, присланную Ковачем, лейтенант преодолел.

Прорезалась мадам Званцева. Объявила, что у нее пропал свет, потребовала немедленно вернуть. Потом названивала каждые десять минут: где ее законный свет? Потом сменила пластинку: где ее законный муж? Дескать, Полковник поднялся с койки, оделся и вышел, ни о чем ее не предупредив, и она в темноте не сразу это обнаружила… Где муж? Никончук ответил честно, что у него муж не появлялся и с ним не связывался, но вообще-то штатное расписание и инструкции предусматривают при ЧП нахождение командира части в штабе, там и ищите.

Помаленьку все налаживалось. На минус третьем перекрыли магистральную трубу, водопады иссякли. Прискакали оттуда же, с минус третьего, электрики, чуть ли не на бегу наладили аварийку в жилом и собрались скакать дальше, на минус пятый, там проблемы с электричеством были серьезнее, – сказав, что основным займутся позже. Наивные чукотские юноши… Мадам Званцева никаких «потом» ждать не собиралась и взяла электриков в оборот, да так, что глава ремонтной бригады сержант Медведкин грузно потопал в апартаменты Званцевых, «глянуть», что там, а бригада дальше двинулась без него.

Лейтенант Никончук не сомневался, что глава ремонтников, «глянув», немедленно начнет чинить, без этого мадам с него не слезет. Починит, разумеется, – Медведкин, на удивление старый для мобиля (было ему в районе полтинника), происходил из электриков прежних, довоенных, оттого и был мобилизован наравне с молодняком, – и чинил все, что хоть теоретически можно починить, а что нельзя, чинил тоже, но тогда гарантию на починенное не давал. Но вот что там наремонтируют на минус пятом молодые без его пригляда – большой вопрос.

По Никончуку этот поворот сюжета тоже ударил. Разрулив проблему со светом, мадам Званцева без помех занялась поиском мужа, плотно оседлав служебный селектор, установленный в ее апартаментах, – и угадайте с трех раз, кому она чаще всех звонила. Подсказка: первая буква «Н», вторая «и», третья «к»… кто назовет все слово?

Посреди всей кутерьмы Никончук напрочь позабыл про маньячку со скальпелем. Не до нее было… И тут шандарахнуло: при осмотре пультовой найден свежий труп, кровь еще не свернулась. Глотка вскрыта от уха до уха, совсем как у того, внизу. Что делать?

Он хотел сказать, что высылает людей, но в разговор вклинилась мадам Званцева (вызов из апартаментов Полковника шел с нулевым приоритетом, убирая других абонентов в режим ожидания). В штабе, дескать, мужа нет, и она обзванивает все уровни, проверяет, не появился ли… Никончуку хотелось завыть, как волку на луну.

Кое-как отделавшись от мадам, он погнал мобилей в пультовую, хотя не понимал зачем: преступники возвращаются на место преступления лишь в криминальных романах. Но когда придет разбор полетов, а он не задержится, пусть лучше окажется, что дежурный отреагировал на ЧП бестолково, чем не реагировал никак.

Затем старший группы мобилей докладывал о том, что именно они нашли в пультовой, частично дублируя уже известную информацию. Одновременно с входа-2, отделявшего коридор с ВЦ и учебными классами, связался по громкой другой мобиль, судя по чересчур возбужденному голосу, обкурившийся или хватанувший стакан шила и решивший пошутковать: назвался ефрейтором Груздевым и вопил, что в одиночку повязал маньячку вместе с ее скальпелем. Немедленно объявилась и мадам, отодвинув в сторонку первого мобиля: ей, дескать, сообщили, что видели ее мужа в коридоре минус четвертого, так что…

Никончук не выдержал и завыл. Издал громкое и протяжное «у-у-у-у-у-у…», прикрыв ладонью трубку селектора, а на входе-2 его услышать не могли, связь с ним такая, что либо слушаешь, либо говоришь… ну, либо воешь.

Провывшись, он пообещал мадам, что примет меры. Пообещал Груздеву, что подошлет людей. Приказал старшему мобилей двигать к входу-2 и проверить сообщение о поимке беглой мутантки. Сам в него не верил, но мало ли. А по дороге велел поглядывать по сторонам и заглядывать в помещения, а если встретят Полковника, известить: его ищет любимая супруга, соскучилась.

Он откинулся на спинку вращающегося кресла. Селектор молчал. Десять секунд, двадцать, тридцать… Чудеса. Даже мадам не объявлялась.