Командовал «парадом» Брис:

– Моя команда должна на удивление моим родным, близким и друзьям выглядеть достойно…

– То есть быть хорошо одетой – стильно и богато, – съязвила Ольга.

– Вот и не угадала. Точнее, угадала наполовину: стильно – да, но не богато, а достойно нашего трудяги «Аквариуса»…

– Исследовательского судна в области «редкой» для мира темы – Атлантида, – прекратил пикировку я.

Из магазина каждый вынес по большому пакету, а в нем… Нет, лучше об этом будет сказано, когда мы, ошарашенные видом жилища Бриса, радовались тому, что не предстали перед его семьей в рабочей одежде путешественников.

Опять, где-то в часе хода до бухты Бриса, а он стоял за штурвалом, он снова озадачил нас.

– Свистать всех наверх! – закричал он, имитируя грубую речь боцмана парусного флота. – Всем работать с парусами: эти – убрать, поставить новые…

– Это какие новые? – изумилась Ольга. – Эти что, плохие?

– Не пререкаться, матрос Ольга, – рявкнул Брис. – Паруса выдаст Гор…

И действительно, из недр рундуков Гор извлек… алые паруса. Через полчаса наш «Аквариус» был приведен в порядок и похорошел, особенно когда все внутри было прибрано, палуба омыта водой, а мы приоделись в парадную форму… из тех самых пакетов.

Весь в белом, нами командовал Брис, и на фоне этой морской формы загар, полуседая шевелюра и черная бородка придавали его фигуре энергичность и строгость. Мы просто млели под взглядами друг друга, под стать Брису будучи облаченными во все белое. Каждый помолодел, а женщины еще больше расцвели. Изнутри давило столь радостное чувство, что хотелось беспричинно улыбаться – и мы улыбались.

Наконец, кто-то протянул руку в сторону Бриса и с деланным пафосом воскликнул: «Слава командору Брису!». Сняв воображаемую шляпу, командор перед аудиторией раскланялся. Всё правильно поняли, кроме разве что скептика Ольги, которая ухитрилась упрекнуть нас: «Это же культ!».

Подходили мы к бухте Бриса с севера, со стороны мыса Всех Святых. Здесь море встречалось со степью и отрогами небольших гор. Почти как в любимой мной Феодосии.

Бухта открылась неожиданно. Но во всей красе нам ее показал Брис. Он стоял за штурвалом и из тихой воды вынес шлюп на ветер, который понес наш «Аквариус» в бухту, в глубине которой надо всем нависала мощная скала серо-голубого гранита. А у ее подножья…

Мне показалось, что весь я сосредоточился на зрении – звуки исчезли. Наконец, оцепенение стало проходить – послышались шелест воды у носа шлюпа и посвистывание ветра в снастях. Этот зрительный и звуковой фон подчеркивал то, что мы видели у подножья скалы-монумента. Одновременно мы взглянули на Бриса. Он был величав и спокоен.

Я знал его много лет и в разной обстановке, и мне было понятно: Брис-Борис-Угорь был печален. Хотя, встретившись с его взглядом, я почувствовал и другое – мой друг детства был умиротворен. Вечером это выразилось в его фразе: «Мне повезло в том, что удалось своей душой слиться с вашими душами…».

…Под алыми парусами на скорости «Аквариус» несся прямо к белому чуду, все отчетливее проявлявшемуся в глубине бухты. И чем ближе мы подходили, тем заметнее стали видны детали чуда. Это был то ли дом, то ли дворец, то ли бунгало со вторым этажом.

От пристани из мраморных блоков вверх вела широкая с пологими двумя десятками ступеней лестница – также мраморная. А там, наверху, метров на двадцать пять раскинулось приземистое «бунгало» – тоже из мрамора. Дом представлял собой сплошную террасу, увитую виноградной лозой, а второй этаж, чуть придвинутый к скале, – открытую террасу. И внизу, и вверху – окна строгой квадратной формы.

А вот цвет мрамора не поддавался описанию. На наших глазах он менялся от светло палевого до розового, переходящего в пурпур. Конечно, это была игра света уходящего дня. Хитрец Брис, видимо, и это учел.

Паруса упали, и вот мы на пристани. Первым на берег ступил Брис, ему помог Гор, который затем всех переправил на белоснежные ступени. Брис стал подниматься вверх, а сверху к нему шла стройная женщина в греческой тунике. Рядом с ней – ее копия, девчушка лет десяти и парнишка тех же лет – они были двойняшками. Парнишка – копия отца и во всем белом. На полпути к дому они встретились.

А мы, околдованные всем происходящим, не двинулись с места. Но вот сверху к Гору и Раде бросились их ребята. Их фигурки с криками неслись к нам…

Наверное, со стороны, это выглядело впечатляюще: на пурпурной от заходящего солнца длинной лестнице оказалось много белых фигур, неравномерно разбросанных по всем ее ступеням. А вверху – такой же пурпурный дворец-бунгало.

Нас разместили на втором этаже – каждому по комнате. Все делала Елена, жена Бриса, и прислуги видно не было. Но кто-то же убирал это великолепие? Значит, здесь работали приходящие служанки. Хотя это было не так – у Елены на острове проживало десятка два родственников. Это и было решением проблемы.

Как я понял, второй этаж – это и комнаты для гостей. Наши комнаты отличались одна от другой: и стилем, и материалом отделки, и убранством, и мебелью. Но никакой пышности и сверхбогатства, как это принято в элитных отелях.

Моя комната была отделана канадским кленом – я это понял сразу, как увидел палевые прожилки на доске. Правда, дерево покрывало не все стены, одна из них выступала грубой мраморной кладкой с сине-бирюзово-фиолетовыми прожилками.

Как позднее я рассмотрел, комнаты отличались именно этим – везде белый мрамор, но с прожилками, пятнами и вкраплениями: от палевого и желтого, пурпурного и красного до сине-фиолетового. Одна стена держала весь колорит комнаты. Остальное было в той же гамме.

Комнаты были большими и для работы, и для спален – до 20 квадратных метров. И, кроме мраморной стены, еще было окно, в которое пытались проникнуть виноградные лозы. Это обрамление из начинающих зеленеть виноградных листьев придавало особую прелесть помещению – вроде ты в доме, но и на природе чуть-чуть.

Так вот, о моей комнате. Широкая постель, укрытая грубым толстой вязки покрывалом, – в той же сине-бирюзовой гамме. Кресла в колониальном стиле – бамбук с вязаной накидкой. Угловой диванчик – и опять накидка. Столик с каминными часами явно старинной работы. Низкий шкафчик-комод со стеклянными дверцами и посудой за ними. За ширмой – все для туалета, но только для умывания. И еще – картины в грубых рамках из того же канадского клена, а, видимо, для меня – с морской тематикой из парусных кораблей.

Из окна – вид на бухточку со стоянками на якорях малых судов, видимо, местных сейнеров, и пара парусных яхт. Зазвонил телефон – эдакое устройство начала века на стене в деревянном футляре с разъемной трубкой для уха и микрофона. Брис звал меня к себе в кабинет.

– А найду ли я сам? – сомневался я.

– Захочешь – найдешь, – был краткий ответ, который меня несколько покоробил.

Но это прошло, когда я уразумел замысел «друга детства»: он давал мне возможность без проводника рассмотреть дом. Так оно и случилось, когда мне пришлось искать его прибежище, ибо– путешествие по его «бунгало» оказалось весьма увлекательным.