– Есть здесь кто–нибудь? – прошептала она и осветила лампой пространство перед собой.

Темнота взорвались резким движением. Саманта отступила назад, окруженная безумными звуками махающих кожистых крыльев и пронзительного писка. Когда перепуганные летучие мыши оставили свой насест и устремились к открытой двери чердака, она инстинктивно вскинула руки, чтобы защитить волосы и глаза от бьющих по ней крыльев.

Лампа отлетела от ее руки и, проехавшись по краю чердака, приземлилась внизу на земляном полу взрывом стекла. Последние летучие мыши исчезли в ночи. Подгоняемая встревоженным лаем Сэма и сильным зловонием тлеющего лампового масла, Саманта ринулась к лестнице, думая только о том, что надо погасить пламя, прежде чем оно подожжет сено и захватит всю конюшню.

Она прошла уже треть пути, когда ее нога опустилась прямо в гнилую дыру на ступеньке, нарушив ее равновесие и пробив дерево. Казалось, она целую вечность опасно раскачивалась, балансируя между отчаянием и надеждой, но потом все же тяжело упала, встречая спиной пустое пространство.

Она услышала, как ее голова со слабым стуком ударилась об пол, услышала хнычущего Сэма, который облизывал ее щеку и толкал в ухо своим холодным, влажным носом, услышала голодный треск, с которым огонь начал лизать сено.

– Габриэль? – прошептала она, на какой–то момент увидев его стоящим над ней и улыбающимся в солнечном свете, прежде чем ее собственный мир растворился в темноте.

«Моя дорогая Сесиль,

Вы называете меня настойчивым и убедительным, но все равно сопротивляетесь моим чарам на каждом шагу…»

* * *

Габриэль сидел в дверном проеме фолли[7]и слушал, как, стекая по камням, журчит вода в ручье. Здание без крыши было сконструировано так, что напоминало разрушенную башенку древнего замка. В детстве он провел здесь много волнующих часов, размахивая деревянным мечом, чтобы спасти фолли от нашествия орды варваров, которые имели определенное сходство с его младшими сестренками.

Он сидел на каменной скамье, прислонившись спиной к стене и вытянув ноги. Вечерний бриз ерошил его волосы. Они наполовину выбились из ленты, словно вуалью закрывая его рваный шрам. На нем так же были заметны и другие признаки несчастий этого дня. Его ботинки были сбиты, а рукав рубашки порван колючками ежевиками. На тыльной стороне ладони красовалась свежая царапина, а на колене болезненный ушиб.

Но самая глубокая рана, которую он получил, была в его сердце – он подслушал обмен репликами между своей матерью и Самантой.

После бесцельного блуждания по лесу в течение нескольких часов с веткой в руке в качестве подобия трости, ему, наконец, удалось найти дорогу домой. Желая пройти внутрь незамеченным, он стал обходить дом, ощупывая руками стены, пока не нашел открытое окно. Но его планы нарушились, когда через это самое окно до него донесся голос матери.

– Что было бы милосерднее, если бы мой сын умер на палубе того судна. Было бы милосерднее, если бы его жизнь закончилась легко и быстро. Тогда он не должен был бы проходить через все эти страдания. Он не должен был бы вот так жить – жалкой полужизнью, словно он человек только наполовину!

Габриэль тяжело оперся о стену и покачал головой. Слова его матери не могли ранить его. Они только подтвердили то, что он давно подозревал.

– И как удобно это было бы для вас!

Он уже отвернулся от окна, когда прозвучал звенящий голос Саманты и заставил его замереть на месте. Он поднял голову, завороженный яростью и страстью ее слов. Он отдал бы практически все, что угодно, чтобы увидеть лицо своей матери в тот момент. Он сомневался, что до этого момента кто–либо смел разговаривать с Клариссой Ферчайлд, маркизой Торнвуд, с такой откровенной дерзостью.

– Потому что он точно знает, что вы все думаете каждый раз, когда вы смотрите на него. Ваш сын, может, и слеп, миледи, но он не глуп.

Когда Саманта закончила, он едва удержался, чтобы не войти в комнату и с бурными овациями не закричать «Браво!»

– Это моя девочка, – прошептал он, осознав со следующим вздохом, насколько эти слова отражают правду.

Это был удар, от которого его сердце чуть не остановилось. Удар, который заставил его, шатаясь, уйти подальше от дома в поисках убежища в прохладном уединении фолли.

Габриэль повернул лицо к небу, которое он не мог видеть, веселое бормотание ручья раздразнивало его. Казалось, он провел большую часть своей юности, поклоняясь алтарю красоты, чтобы только влюбиться в женщину, которую он никогда не видел.

Его даже не волнует, как выглядит Саманта, в шоке осознал он. Ее красота не была связана с гладкой, как сливки кожей, щеками с ямочками или длинными густыми волосами цвета теплого меда. Она могла быть уродливой как тролль, но она все равно была для него неотразима. Ее красота шла изнутри – от ее ума, ее страсти, ее упрямой настойчивости в том, чтобы сделать его лучше, чем он когда–либо думал, что может быть.

Он больше не хотел соглашаться на что–либо меньшее. Даже его возлюбленная Сесиль оказалась ничем иным, как красивым сном, который растаял в резком свете рассвета. Может, он и не мог видеть ее, но знал, что Саманта оказывается в его сердце всякий раз, когда он находится рядом с ней.

Габриэль пошарил вокруг в поисках своей импровизированной трости. Он мог бы вернуться домой и сделать ей выговор. Саманта, без сомнения, посчитала бы, что его подслушивание – показатель очень плохих манер. Но, возможно, ее нрав смягчился бы, если он признается, что обожает ее больше жизни. Он поднялся на ноги, его губ коснулась ухмылка. Жаль, что он не увидит лицо матери, когда сообщит ей о своем намерении жениться на медсестре.

Габриэль был уже на полпути к дому, когда услышал знакомый лай, идущий из леса.

– Что за дьявол? – вырвалось у него, а потом нечто маленькое и упругое с разбегу налетело на его ноги и едва не уронило.

Но даже неуклюжий энтузиазм Сэма не мог испортить хорошее настроение Габриэля.

– Когда–нибудь ты меня просто убьешь, – упрекнул он пса, с помощью ветки восстанавливая равновесие.

Он продолжил путь к дому, слыша, как собака носится вокруг него, отчаянно лая и делая каждый его шаг потенциально опасным.

– Что ты пытаешься сделать, Сэм? Разбудить покоящихся на кладбище?

Вместо ответа собака вцепилась зубами в кончик ветки и чуть не вырвала ее из руки Габриэля. Тот попытался освободить свою – трость, но собака не сдавалась. Пес крепко сжимал палку зубами, так что они глубоко погрузились в дерево, и издавал глухое горловое рычание.