— Решение принято, — объявил Гостомысл. — Мы отправим гонцов, как только сойдёт последний лёд на реках. С предложением и с условиями.

Вадим смотрел на них с нескрываемым презрением:

— Вы можете послать гонцов, старейшины. Но не все склонят голову перед чужеземцем. Помните мои слова.

С этими словами он резко развернулся и покинул совет, не дожидаясь его окончания.

***

Вадим шёл быстрым шагом через поселение, не обращая внимания на приветствия соплеменников. Гнев клокотал в нём, мешая ясно мыслить. Как могли старейшины принять такое решение? Как могли даже подумать о том, чтобы добровольно отдать власть чужаку?

— Вадим! Постой! — окликнул его голос сзади.

Он обернулся и увидел Добрыню, спешащего за ним от места совета.

— Чего тебе? — резко спросил Вадим. — Хочешь ещё раз объяснить, почему мы должны предать наш народ?

— Я хочу, чтобы ты понял, — тихо сказал старейшина. — Это не предательство, а необходимость. Ты сам видишь, что происходит между родами. В прошлом году погибло больше наших людей в стычках друг с другом, чем от набегов чуди и мери вместе взятых.

Вадим не мог отрицать этого. Распри между родами действительно стали серьёзной проблемой.

— Но призвать варягов? — с горечью произнёс он. — Тех, кто приходит к нам только как грабитель или торговец?

— Не всех варягов, — возразил Добрыня. — Только одного — и его дружину. И на наших условиях. Если этот Рюрик окажется неподходящим — никто не мешает нам найти другого кандидата. Или отказаться от этой идеи вовсе.

Вадим покачал головой:

— Ты не понимаешь, старик. Дашь им палец — откусят руку. Сегодня мы пригласим его как князя с условиями, а завтра он станет полновластным хозяином, а мы — его рабами.

— Всё будет зависеть от нас самих, — сказал Добрыня. — От того, насколько мы будем едины. Если мы сможем выступить одним народом против любой несправедливости — никакой варяг не сможет поработить нас.

— Но если мы продолжим грызть друг друга, как сейчас, — продолжил Добрыня, — то погибнем и без всяких варягов. От собственных распрей.

Вадим молчал, не находя достойного возражения. Старик был прав в одном: раздоры между родами действительно угрожали самому существованию их племени. Но принять власть чужеземца? Это было слишком.

— Я не стану поднимать оружие против решения совета, — наконец сказал Вадим. — Но и не присягну чужаку. Буду наблюдать. И если он окажется тем тираном, каким я его представляю, то клянусь всеми богами — я первым подниму меч против него.

Добрыня грустно покачал головой:

— Я надеюсь, что до этого не дойдёт. Ради всех нас.

Они разошлись, и Вадим направился к своему дому — просторной избе на краю поселения, где жил с молодой женой и младшим братом. Душа его была неспокойна, мысли мрачны. Он чувствовал, что решение совета старейшин приведёт их племя к беде, но не видел, как можно было это предотвратить.

Войдя в дом, он застал свою жену Весну за ткацким станком. Она обернулась, услышав его шаги, и сразу заметила его состояние:

— Что случилось? — спросила она, откладывая работу. — Ты выглядишь как грозовая туча.

Вадим тяжело опустился на лавку:

— Совет решил призвать варяжского конунга стать нашим князем.

Весна охнула, прикрыв рот ладонью:

— Чужеземца? Править нами?