В особенности Оливер Белмонт.

Да, Альва все еще была к нему неравнодушна. До сих пор. Она не могла этого отрицать – ее чувства к нему никуда не делись. Не то чтобы это имело какое-то значение. Потому что это не важно. Совершенно не важно.

– А вы, – продолжал между тем Оливер: – Вы – безупречны. Вы – чисты и прозрачны. Вы – кристалл, вас…

– Кажется, сегодня вечером прислуге придется заносить вас в экипаж, – прервала его Альва, чувствуя, что краснеет, и оттого краснея еще больше.

– Вы должны знать: если бы только вы были…

Оливер замолчал, поскольку на пороге возник дворецкий и возвестил:

– Сэр, мистер Корнелиус Вандербильт.

– Прошу прощения, что прерываю ваш вечер, – сказал, входя, Корнель. – Уильям, если можно… – Он указал на дверь гостиной: – Прошу нас извинить.

Когда братья вышли из залы и один из джентльменов произнес «что же оторвало старину Корнеля от конторских книг в такой час?», остальные мужчины нервно рассмеялись. Причина, по которой Корнель был так взволнован, могла отозваться на состоянии рынков и, таким образом, на возможности джентльменов покупать чистокровных рысаков.

– Прошу вас, угощайтесь десертом, – предложила Альва, пытаясь поднять настроение гостей. – Уверена, что-то на железной дороге. Это часто случается.

Беседа возобновилась. Саму Альву появление Корнеля взволновало гораздо меньше, чем происходящее между ней и Оливером. Она не смела на него и взглянуть. Что он хотел сказать? «Если бы только вы были…» Какой? Что он о ней думал? В чем ее подозревал?

Оливер вновь наклонился к Альве и вполголоса произнес ей на ухо:

– Я вам должен кое-что рассказать. Он вовсе не самый настоящий джентльмен, хотя мог бы им быть, тупица.

Альва молчала.

Оливер продолжил:

– Когда мы путешествуем, он часто оказывает внимание…

– Прошу вас, замолчите, – прошептала Альва. – Вы же не хотите оклеветать своего доброго друга.

Ошеломленный, Оливер отодвинулся от нее и откинулся на спинку стула.

На что он надеялся? На то, что, услышав нечто ужасное о муже – возможно, ложь, которую он хочет использовать в своих интересах, – она окажет внимание ему? Может быть, ей и хочется познать трепет любовной связи, однако, поощрив сие желание, она мгновенно потеряла бы свое положение в обществе.

«Я чиста».

«Я безупречна».

– Мисс Уайтинг, – позвал Оливер. – Не желаете выкурить сигарету?

– Я не против, – ответила Салли Уайтинг. – Как-то ведь нужно скоротать время, пока не вернется хозяин.

– Кому-нибудь еще? – предложил Оливер, открыв портсигар.

Альва не смотрела в его сторону.

В обеденную залу ее супруг вернулся один. Лицо его было мрачно.

– Боюсь, нам придется закончить ужин пораньше. Умер мой дядя. Это все, что мне известно. Надеюсь, вы простите нам такое неожиданное завершение вечера.

Он вернулся в гостиную.

Провожая гостей, Альва избежала попытки Оливера заглянуть ей в глаза – пока он благодарил ее за вечер и желал доброй ночи, она упорно смотрела на его плечо.

Уильям и Корнель еще не вышли из гостиной. Альва рассеянно занималась вечерним туалетом. Вместо того чтобы думать о бедном дядюшке или слушать болтовню Мэри, она вспоминала теплое дыхание Оливера и его голос. «Если бы только вы были…»

Распутной женщиной?

Незамужней женщиной?

Моей женщиной.

Она не могла представить, и что значило это «если бы» – имел ли он в виду упущенную в прошлом возможность или что-то подобное в будущем?

Что, если она была именно такой?

Альва почувствовала странный трепет в животе.

«Прекрати».

– Мисс Альва, что-нибудь еще? – спросила Мэри.

– Что? Нет. Спасибо. Ах, да – ты ведь слышала, умер дядюшка моего мужа…

– Я только что говорила вам об этом, – сказала Мэри. Она склонила голову и направила на Альву взгляд, напомнивший ей взгляд Лулу: – С вами все в порядке?

– Ну, в таком случае ты знаешь, что нужно подготовить мое черное платье, – произнесла Альва. – Это все на сегодня.

Однако Мэри продолжала на нее смотреть.

– Мэри, это все.

– Уже ухожу.

Служанка удалилась, а на пороге спальни появился Уильям.

– Конечно, газетчики быстро обо всем пронюхают, но я просто не смог выговорить такое… – начал он.

Альва повернулась к нему:

– Что случилось? Это был не припадок?

– Самоубийство. Он выстрелил себе в голову.

– Только не это!

– Над ним как будто проклятье висело.

– Теперь оно повисло и над нами.

– Все не так страшно.

– Конечно, все не так страшно, если вы мужчина.

– Ну да, только посмотрите, какую чудную жизнь прожил дядя Си-Джей.

– Мне жаль его, и вы об этом знаете… Однако он совершил смертный грех, и некоторые из дам теперь станут клевать плоть с моих костей, едва я отвернусь, делая вид, что сочувствуют нелегкой судьбе вашего дядюшки.

– Вы ведь можете не встречаться с подобными дамами.

– Чтобы с ними не встречаться, мне придется больше никогда не покидать этих стен.

В конце поминальной службы по Си-Джею до неприличия скудное число собравшихся обступили незнакомые люди. Некоторые из них стояли вокруг гроба. Эти люди пришли поодиночке, но у каждого на лице застыло одно и то же выражение – не печали или разочарования, а предвкушения, как перед началом скачек. Репортеры. Кого из членов семейства им удастся вызвать на разговор? Кто согласится поведать самую невероятную историю о последних днях сына Командора, о его последних словах или даже мыслях? Кто сможет настолько разоткровенничаться? В конце концов, каждую историю можно читать между строк.

Поднимаясь с семейной скамьи, Альва настороженно рассматривала этих людей. Она отвела в сторону Уорда Макаллистера и пожаловалась ему:

– Ненавижу все это. И этих людей… Неужели нам скоро придется нанимать охрану даже на похороны?

– Это ужасно, просто ужасно, я согласен. Си-Джей вовсе не был таким дурным человеком, каким его многие привыкли считать. Я довольно близко знал его до войны. Мы тогда были совсем молодые. Однажды мы провели с ним целое лето на юге Франции…

– Мой супруг говорит, я слишком волнуюсь по этому поводу, но, мне кажется, вы поймете мою тревогу: как вы считаете, его поступок нас погубит?

– Безусловно, вы и другие дамы семейства поставлены в более чем неприятное положение. Какими бы выдающимися добродетелями ни могла похвастаться миссис Астор, вынужден признать, что она не откажет себе в удовольствии указать на недостойное поведение членов семьи – это только подчеркивает ее право осуждать других.