Вострухина делилась:

— Улыбаешься, на свою грудь показываешь. Она видит, что большая, и несет нужный размер. Главное — улыбайся. Нация лживая, ласку любит.

Прикончили вторую бутылку, запели. Репертуар обычный — «Каховка», «Дорогая моя столица», «Артиллеристы, Сталин дал приказ», «Широка страна моя родная». У Вострухина был высокий тенор, Коля Барабанов подтягивал. Федоровский вдохновенно подпевал, хотя слух у него отсутствовал.

Кузьмищев вышел в коридорчик покурить. В посольстве он занимался культурой и наукой. В резидентуре — внешней контрразведкой, отвечал, стало быть, за противодействие вражеской агентуре. Благодушный Федоровский, напевая под нос, вышел за ним. Светловолосый, с пшеничными усами Кузьмищев нравился стареющим женщинам и немолодым начальникам.

— Не курите, Игорь Мокеевич? — протянул пачку Кузьмищев.

— Да мне сейчас ни водка, ни сигареты не нужны. Я и так доволен. Вернулся на оперативную работу! А уж думал, и не дождусь. Столько лет сиднем сидел. Другие вербовали, а я шифровки читал, с утра до вечера бумаги носом рыл.

Федоровский заговорил о наболевшем:

— Я убил бы его собственными руками, если бы он попался мне в руки. Я бы убивал его медленно, чтобы понял, что он с нами сделал.

Пятнадцать лет назад, когда подполковник Игорь Федоровский, быстро делавший карьеру, уже исполнял обязанности заместителя резидента в Швейцарии, сбежал к американцам подчиненный ему майор Василий Шпагин. Москве пришлось отозвать практически весь состав резидентуры и послать туда молодежь из тех, кого Шпагин не знал. Федоровский стал невыездным.

— Да не я один, а весь мой отдел. Какие ребята без дела остались! Кто лучше всех знал язык? Мои ребята. Кто лучше всех вербовал? Мои ребята. Всем Шпагин жизнь поломал.

Федоровский вздохнул:

— Я же был лучшим вербовщиком в резидентуре. Когда он убежал, мне было тридцать четыре. Я возглавлял группу и вербовал. Я был уверен в себе. С резидентом, послом, в центре с кем угодно мог говорить на равных, и они признавали за мной это право. Пока он не ушел. И нас всех вывели из дела. Мои лучшие годы из-за него пропали.

Кузьмищев вежливо курил в сторону, левой рукой отгоняя дым. На лице у него было написано восхищение Федоровским.

— Еще поработаете, Игорь Мокеевич, развернетесь.

Это было накануне вечером, а сейчас Кузьмищев дважды объехал вокруг дома, где поселили Федоровского, но полиции не было видно. Червонцев, врач и Косенко вышли у подъезда. Кузьмищев покатил машину на стоянку.

Поднялись на лифте. Червонцев тщательно осмотрел коврик перед дверью, замок. Полковник Федоровский лежал в прихожей лицом вниз, неловко подложив под себя правую руку. Он был полностью одет, только пиджак валялся на полу рядом с двумя старыми чемоданами.

Кристи была удивлена тем, с какой готовностью Башир Амин отвечал на её вопросы. Ее предупредили, что Башир не сможет уделить ей больше сорока минту, но прошло уже почти два часа, а лидер ливанских христиан не проявлял никаких признаков недовольства. Напротив, ему явно нравилась беседа с немецкой журналисткой.

— Я понял, что нужно сделать, после того, как меня похитили, — рассказывал Башир.

— Похищение? О чем вы говорите? — удивилась Кристина.

— Я был первым ливанцем, которого похитили палестинцы. Они остановили мою машину и повезли в свой лагерь. Сначала избили. По-моему, один из них хотел меня убить. Потом они узнали, кто я, и отвезли назад в город. Высадили из машины неподалеку от нашего дома.

Возле дома я увидел толпу. Люди собрались, чтобы отомстить за меня. Они стали ощупывать меня, проверяя, не отрезали ли мне палец или ухо. Я позвонил отцу, он был тогда министром. Мне ответили, что он на срочном совещании у президента. Я позвонил в президентский дворец. Меня не хотели соединять: «Вы что, не знаете, что пропал его сын?»

Я испытал величайшее унижение. Унижен был весь наш народ — иностранцы так нагло вели себя в нашей стране! Я заперся дома и неделю не выходил. Я ни с кем не разговаривал. Это было что-то вроде изнасилования.

— Поэтому вы возненавидели палестинцев? — спросила Кристи.

— Я понял, что во всем виноваты мы сами, наша неспособность объединиться. Я понял, что должен сделать Ливан единым. — Он сказал это просто, без аффекта.

Кристи думала о том, что никогда ещё не видела такого сильного и уверенного в себе мужчину. Они сидели в креслах лицом друг к другу. Присутствие Башира странно волновало её. Это было нечто похожее на те чувства, которые она испытывала к Конни.

Червонцев и Кузьмищев осмотрели квартиру, в которой накануне поселился Федоровский. Постель была не расстелена. Кузьмищев распахнул дверки платяного шкафа: пусто. От сотрясения закачались тонкие металлические вешалки. В двух других комнатах мебели почти не было.

— Все как вчера, — сказал Кузьмищев, который ночью после пьянки отвозил Федоровского домой.

— Распаковаться не успел, — заметил Червонцев.

Посольский врач, присев на корточки, склонился над телом и попросил:

— Помогите его перевернуть.

Увидев искаженное лицо покойника, Косенко отвернулся. В прихожей пахло рвотой и алкоголем.

Косенко вслед за Червонцевым и Кузьмищевым прошел на кухню. Кузьмищев закурил, и сигаретный дым перебил все запахи. Червонцев распахнул холодильник — не включен. Чайник, оставшийся от предыдущего хозяина, покрыт слоем пыли.

— И чаю не успел попить, — пробормотал Кузьмищев.

Они услышали звук льющейся воды. Из ванной вышел врач, вытирая руки носовым платком.

Червонцев повернул к нему свое квадратное лицо, кивнул в сторону выхода: поговорим за дверью, здесь могут быть подслушивающие устройства. Вышли на лестничную площадку. Кузьмищев вызвал лифт, который с грохотом стал подниматься на шестой этаж старого многоквартирного дома.

— Он умер ночью. Диагноз у меня сомнений не вызывает, — сказал врач. — Острая сердечная недостаточность плюс алкогольная интоксикация. Такое случается. Одновременно и сердце схватило, и стошнило. Непосредственная причина смерти — задохнулся рвотной массой.

Косенко самому стало дурно. Кузьмищев только пыхнул сигаретой и переспросил:

— Ты на сто процентов уверен?

— На сто, — подтвердил врач.

Червонцев спокойным голосом приказал Кузьмищеву:

— Вызывайте полицию, оформляйте как положено.

Забыв о лифте, Червонцев устремился вниз по лестнице. Утренний кошмар кончился. Игорь Мокеевич Федоровский умер от счастья. Сердце не выдержало. Слишком долго ждал, когда ему вновь разрешат вербовать.

Итак, никаких убийств, никаких чрезвычайных происшествий, никаких проблем. Кроме отправки трупа на родину. Напугавшая его шифровка с предупреждением отошла на задний план.