– Так.

– И я сказала, что согласна на твои условия, разве нет.

Он кивнул:

– Сказала.

– Ну вот. Значит, все в порядке. Так что нам вовсе не обязательно ехать в Дьепп – ну если ты, конечно, не желаешь взглянуть на замок. – Она вопросительно посмотрела на него. – Хочешь?

– Нет, я не хочу смотреть на дурацкий замок, мадам!

– Я тоже не хочу, – согласилась она, подавляя соблазн напомнить ему, что она умеет строить собственные замки, те, что парят в воздухе.

– Значит, в последний раз полюбуйся на море. Теперь мы направляемся в глубь страны, и когда вновь достигнем побережья, ты увидишь уже не Ла-Манш, а Бискайский залив.

– Бискайский залив? Это не он славится кровожадными пиратами?

– Больше нет, – успокоил он ее. – Они все были уничтожены. Кроме того, мы не будем переплывать залив. Мы будем объезжать его.

Ей в голову пришла мысль:

– Если пиратов больше нет и раз уж вы так торопитесь попасть туда, почему бы не переплыть напрямую из Англии в Португалию? Зачем тратить так много времени, путешествуя из Кале на лошадях в объезд?

Стивенс издал какой-то приглушенный, сдавленный звук, но когда она взглянула на него, чтобы выяснить, в чем дело, он смотрел прямо перед собой, лицо его было лишено всякого выражения.

– Лошади, – сказал Николас. – Лошади не любят море.

– Да, мисс, – громко coгласился Стивенс. – Это все из-за лошадей. Люди здесь совершенно ни причем. Никто здесь не зеленеет, ступая на палубу, что вы! Это все, стало быть, из-за лошадей.

Фейт взглянула на Николаса, лицо которого стало заметно краснее, чем минуту назад, и закусила губу.

– Это правда, я не очень хорошо переношу качку, – с холодным достоинством подтвердил Ник. – Но лошади тоже не выносят моря.

– Ну вот и отлично, все решено. Никто из нас не желает садиться на корабль! – Она пустила свою лошадь рысцой. Фейт старалась удержать улыбку на лице, ведь, в конце концов, она выиграла эту небольшую стычку.

Беда в том, что она не чувствовала радости победы. Если бы она призналась, что «привязывается», он посадил бы ее на первый же корабль, отплывающий из Дьеппа в Англию.

Они провели вместе такой чудесный день с купанием, солнцем и смехом, они вместе играли. Фейт не могла себе представить более волшебного дня. И вдруг оказывается, что он готов отвергнуть ее и отправить назад, в Англию.

Почему он так решительно настроен не позволить ей полюбить? Чего он боится? Разве он не хочет быть любимым? Фейт не могла этого понять. Она всю свою жизнь страстно хотела любви.

Как можно бояться любви? Почему? Фейт оглянулась на суровое лицо мужа и недоуменно нахмурилась.

В эту ночь Ник нашел для них ночлег в деревенской таверне. Маленькая комнатушка под крышей с неровным потолком и полом, имеющим наклон в одну сторону. Но комнатка была чистой, а постельное белье пахло свежестью.

«Вот вам и ночевки под открытым небом на жесткой, холодной земле», – с улыбкой подумала Фейт. Несмотря на свои грозные обещания, муж весьма рьяно заботится о ее удобствах. Впрочем, – ее улыбка стала шире, – он, возможно, делает это не только ради удобств жены.

Все ее первоначальные сомнения по поводу скоропалительного замужества улетели в окно после первой же ночи. В постели Николас Блэклок переставал быть офицером со стальным взглядом и становился нежным любовником с затуманенным взором.

Лондонский высший свет называл Фейт и ее сестру-близняшку красавицами, и, хотя ей нравились вечера, балы и восхищение элегантно одетых мужчин и женщин, ничто не могло сравниться со взглядом Николаса, когда он смотрел на нее за миг до поцелуя. В такой момент она действительно ощущала себя красивой.

Фейт никогда не считала себя красавицей. Все сестры, выросшие с дедушкой, знали, то красота – обоюдоострый меч, а тщеславие – грех, заслуживающий сурового наказания. В Дерем-Корге не было ни зеркал, ни гостей. Были только сестры.

Но когда Николас Блэклок смотрел на нее этим своим темным, дымчатым взглядом, она чувствовала, как внутри ее распускается что-то глубоко женственное, что никогда прежде не затрагивалось. Какое-то чувство, что он не просто видит один из бриллиантов Мерридью – об этом глупом имени он, впрочем, и не знал, – а что он видит Фейт, ту Фейт, о существовании которой она и сама не подозревала.

Когда он включал ее в объятья, она не ощущала себя девушкой, которая провела полжизни, боясь вспышек ярости своего деда, не чувствовала себя глупой мечтательницей, которая влюбилась в пустого самозванца и испортила себе жизнь. Она не чувствовала себя женщиной, которая теперь отвлекала его oт важного путешествия и спорила с ним. Когда он прокладывал дорожку теплых, пьянящих поцелуев по всему ее телу, от мочки уха, пo всем изгибам и впадинкам до самых стоп и обратно, словно пытался вобрать в себя и изучить саму ее сущность, она чувствовала себя больше чем особенной, больше чем красивой. Тело и душа переполнялись любовью, и Фейт гадала, не почувствует ли он, как она выплескивается на него, словно эго было именно то, что он впитывал.

И потом, когда она парила в воздухе, она чувствовала себя... почти... любимой.

Но он никогда не произносил этих слов.

А утром как будто отвергал искренность своего ночного поведения. Ибо всегда было одно и то же.

«He привязывайтесь, мадам»

«Не строите воздушных замков, мадам»

«У нас с вами нет будущего, мадам».

– Расскажите мне про вашего Элджи, Стивенс. Каким он был? – Они ехали по узкой дороге, которая петляла через лабиринт зеленых и золотистых лоскутов полей. Время сбора урожая уже закончилось, и земля была свежевспаханной и темной. И пахла она восхитительно.

– Элджи? – Он удивленно взглянул на нее, затем улыбнулся воспоминаниям – Он был хорошим сыном – не хорошим мальчиком, заметьте, такой уж он был озорник. Он и мистер Ник, оба. Они были неразлучны, а хозяину это было не по душе.

– Почему?

– Сэр Генри не нравилось, что его сын якшается с сыном конюха. Но, он не возражал, когда они были еще мальчонками, но потом, когда между ними должна была разверзнуться пропасть.

– Пропасть? – поощрительно переспросила Фей.

– Мистера Ника, его в семь лет отправили в школу его старший брат, молодой Генри, названный в честь своею отца, ставился в пример мистеру Нику. Ник должен был вернуться из школы другим человеком. Но он не изменился. Приезжал из школы чистенький, весь с иголочки, как чопорный маленький джентльмен, но сразу же бежал в конюшни, и оба пацана тут же убегали в лес. – Он усмехнулся. – А когда возвращались обратно, были похожи на парочку цыганят.

– А что они делали в лесу?

– Да все. Играли в Робин Гуда, в Гая Уорика и Ричарда Львиное Сердце, а когда стали постарше, их начало привлекать дикая природа – больше мистера Ника, но и моего Элджи тоже. Эти двое, они знали землю как свои пять пальцев, лучше, чем егеря где гнездятся сапсаны, где спят барсуки, где лисица прячет своих лист... – Он поморщился. – Оттуда и пришла беда. Старый сэр Генри, я уже говорил, он был помешан на охоте на лис.