От этих размышлений на гладком лбу девушки появилась поперечная морщинка. Лиза развернулась и зашагала в обратную сторону вдоль кромки ледяного панциря реки.

Она отшвырнула здравомыслие, ей хотелось рассуждать согласно Экзюпери: «Зорко одно лишь сердце, самого главного глазами не увидишь!»

Ну, не любит она Сидорова, это факт, каким бы замечательным человеком и хирургом он ни был. Любит она Поташева, со всеми его недостатками, сложным характером и другими, еще не раскрытыми комплексами, которых у него предостаточно. Хочет ли она снова ему поверить? А если все будет как тогда, после Венеции? А если он снова из-за своих глупых опасений ее бросит? Ведь тогда она уже не сможет вернуться к тихому и верному Сидорову. Ну и пусть! Пусть она останется одна, навсегда! Зато в ее жизни будут несколько счастливых дней с Поташевым! Разве оно того не стоит – напоить душу до краев любовью и таким трепетом, такой нежностью, которые и не снились никому? Какой тут может быть выбор? И из кого выбирать? Ведь сердце ее уже давно выбрало, она любит… Судя по его письму, он тоже любит ее и все это время любил и страдал, ибо не верил, что может дать ей счастье. А что такое счастье? Это три дня и три ночи в Венеции. Может ли она мечтать о чем-то другом, если знает, теперь уже точно знает, какое оно – счастье? Ее счастье – это Алексей Поташев, которого она вот уже полгода видит в своих снах.

Другого ей не нужно. И она не хочет никого обманывать. Любить Поташева, а выйти замуж за Сидорова – это же нелепо!

Агата стала поджимать лапки от холода и проситься на руки. Лиза спрятала таксочку под куртку так, что наружу выглядывала лишь ее остренькая любопытная мордочка.

* * *

Поезд прибыл на львовский вокзал точно по расписанию. Прибывающие и убывающие поезда были прикрыты крышей металлически-стеклянного дебаркадера, напомнившего Раневской декорации к фильму «Анна Каренина». Лиза быстро спустилась на перрон, где тут же попала в руки Алексея. Он вручил ей цветы – розовые орхидеи в плетеной корзинке. Они держались за руки и рассматривали друг друга так, словно увидели впервые. На Лизе было черное тонкое зимнее пальто из каракульчи с воротником из канадской лисы, которое идеально облегало ее фигуру. Черные узкие джинсы были заправлены в замшевые сапоги на высокой шпильке. На голове ее была асимметричная шапочка из блестящей черной норки с тремя трогательными хвостиками, спускавшимися на плечо из-под большой красивой пуговицы-броши. Из-под шапочки струились локоны золотисто-шоколадного цвета, а зеленые глаза выражали восторг и страх одновременно.

Поташев всматривался в знакомую незнакомку, и у него было такое чувство, будто он вообще ее раньше не видел, потому что в жизни она была во много раз красивее и притягательнее, чем в его воспоминаниях и снах. Она тоже рассматривала его с большим интересом. Ведь именно этого мужчину она любила всем сердцем, хотя видела в последний раз утром в Лидо ди Езоло. Сейчас он был другим, новым и странно незнакомым. На нем была удлиненная куртка оливкового цвета со множеством карманов. Под курткой виднелся теплый шарф цвета сливок, а на голове была шапка-ушанка в тон куртке и с коричневым мехом. Эта шапка рассмешила Лизу, и она расхохоталась, завязав тесемки у Алексея под подбородком. Она так заразительно смеялась, что он, не зная причины, тоже захохотал, а потом их смех был прерван долгим поцелуем.

Оставив вещи в отеле, они отправились в ресторан, где для них накрыли (по предварительному заказу, сделанному Поташевым) рождественский ужин из двенадцати постных блюд, и еще им спели рождественские колядки. Затем они пошли в доминиканский собор на службу, прониклись тихим восторгом литургического действа. После этого им захотелось подняться на башню Львовской Ратуши и увидеть центр города с высоты птичьего полета. Город сверкал, как драгоценная ткань, переливаясь огнями. И в завершении вечера они проехались по центральным улицам Львова в экипаже, который везли две гнедые лошадки.

Ночью, в гостинице, они прильнули друг к другу, и вся нерастраченная за долгие полгода страсть была выпущена на волю.

Уже под утро, засыпая в объятиях любимого, Лиза думала: «Как хорошо, что мы во Львове. Львов. Львiв… Мягкое слово, мягкий говор, тающий вкус кофе на языке. Дело не в архитектуре, смеси готики и барокко, рококо и ампира; дело не в особенном наречии, не в атмосфере музея под открытым небом – театра прошедших времен. Дело в странном ощущении: этот город, где мы побывали, все про нас знает. Может быть, знает недолго – всего несколько дней. Может быть, он нас обманул, показался лучшей своей стороной, а недостатки тщательно спрятал. Но все равно мы уже не чужие…»

На следующее утро после завтрака рождественский трамвайчик повез Алексея и его возлюбленную по городу. Они почувствовали себя гостями короля Галиции Даниила Галицкого, войдя в гостеприимно отворенные для них городские врата. Перед ними предстала городская елка возле Театра оперы и балета, где они фотографировались, корча дурацкие рожицы. Потом они зашли в костел Святой Анны, полюбовались памятником королю Даниилу Галицкому – отцу-основателю города; потешились, разглядывая сувениры на Рождественской ярмарке, угостились сладостями и горячим вином, понаблюдали за фестивалем украинских вертепов.

На площади Рынок они увидели один из главных атрибутов праздника – настоящую рождественскую шопку: большой деревянный макет вифлеемского хлева, в котором родился Иисус Христос. Под шопкой были размещены тринадцать библейских фигур – Дева Мария, Иосиф, ангелы, пастухи, три царя с дарами, вол и осел.

Шопка была «живой», поскольку львовские пластуны, переодевшись в главных персонажей библейской истории, показывали гостям настоящее рождественское действо.

Затем они записались на экскурсию, и их повезли во дворец Потоцких, роскошные интерьеры которого они оценили, зайдя внутрь. Дальше экскурсионный маршрут привел их во Львовскую галерею искусств, а после гид рассказал о жемчужине львовского барокко – соборе Святого Юра.

Львов сразу очаровал киевлян крытыми черепицей уютными домами, башнями, рельефными фасадами, увитыми чугунной вязью балконами, он пытался запутать гостей кажущейся бессистемностью переулков и улиц. Всюду старая, местами совсем старинная брусчатая мостовая – она не очень удобна для транспорта и пешеходов, зато дарит городу еще одну краску давнего прошлого. Они ступали по мостовой, как по музейным трещинкам-кракелюрам, подтверждающим ценность подлинника великого мастера.

Из узких средневековых улиц-рукавов попали на проспект Тараса Шевченко, неожиданно широкий для Львова. Несмотря на зиму, им захотелось посидеть на скамье сквера, понаблюдать за неторопливо текущей львовской публикой, достать из сумки припасенный бутерброд и запить его чаем из термоса, который Алексей взял с собой.

Лиза смотрела на Лешу благодарным взглядом: «И как это он обо всем подумал? Позаботился о бутербродах и о чае! Прямо не любовник, а отец родной!»

Пожилая дама в какой-то сложной шляпке сразу опознала в них приезжих и решила осчастливить рассказом о месте, где они с кощунственной беззаботностью закусывали. Дама поведала им, что, оказывается, улицу эту, как водится, несколько раз переименовывали. Она известна с восемнадцатого века как улица Святого Яна, а позже Академическая. Сто с лишним лет назад здесь протекала река Плотва, потом ее зачем-то упрятали под землю. А до кленов тут были итальянские тополя, их заменили из-за повсеместной напасти – аллергии.