С тех пор они ничуть не изменились.

– Мне не так уж легко говорить подобные вещи, – продолжила мама таким тоном, который пресекал возможность дальнейших споров. – В конце концов, ты ее сын. Она больна, Винсент…

Я зажала уши ладонями, не желая слышать того, что должно было за этим последовать. Но невозможно было остановить неизбежное. И бабушка тоже это знала.

– Не плачь, малышка, – прошептала она, касаясь моей щеки. – Так должно было быть. – Она потуже затянула пояс халата и прищурилась, вглядываясь в бесконечность пустыни. – Я должна вернуться к своему народу…

– Но я не хочу, чтобы ты уезжала! – Я обхватила бабушку руками. – И они не могут тебя заставить! Если они так поступят, я просто сбегу из дома…

– Нет! – Бабушка разжала мои руки. – Мне нужно, чтобы ты выросла большой и сильной и понимала бы мир. Узнай все, что только можно узнать об амазонках, но никогда не признавайся в том, что ты одна из нас. – Бабушка крепко стиснула мои плечи и пристально уставилась на меня голубыми глазами. – Не забывай, я оставила тебе инструкции…

Я смахнула слезы:

– Какие еще инструкции?

Ответа я не дождалась. В этот момент с обычной для моих снов сюрреалистической картинностью бабуля шагнула прямо с края утеса в воздух – и исчезла. Наклонившись вперед, я успела увидеть, как ее халат плавно опустился на землю далеко-далеко внизу и распластался на нетронутой поверхности песчаной волны. А самой бабушки уже не было и следа. И тут же, в мгновение ока, халат исчез, поглощенный внезапно возникшим песчаным водоворотом, провалился в вечно голодное брюхо пустыни…

Ник проводил меня до самого таможенного терминала, желая убедиться, что я не пропустила свой рейс. И когда я наконец увидела, как он уходит по пустому переходу, то ощутила легкий укол сожаления. Несмотря на все его увертки, я была уверена, что он знает ответы на большинство моих вопросов, но теперь у меня никогда не будет возможности услышать их.

Как только я миновала пункт контроля, зазвонил мой телефон. Это была Ребекка.

– Я так о тебе беспокоилась! – заговорила она, выслушав мой предельно краткий и сбивчивый отчет. – Я просто не могла понять, почему ты не звонишь!

– Ну, я уже у самолета, – заверила ее я, шагая дальше. – Лечу домой.

– Погоди! Ты просто обязана прилететь и посмотреть на то, что я нашла! – Несмотря на все то, что я рассказала ей, голос Ребекки был полон восторга. – И прихвати бабушкину тетрадку!

Я замерла как вкопанная:

– Зачем?

– Затем… – Как всегда, Ребекка разрывалась между желанием сохранять интригу и стремлением как можно скорее выболтать все подряд всем без разбора. – Ты просто приезжай. Поменяй билет. Ты должна это видеть!

– Бекки! – Я была не в том настроении, чтобы на меня сыпались дополнительные загадки. – У меня и так была совершенно безумная неделя…

– Это глиняная табличка! – выпалила Ребекка. – И на ней точно такие же письмена, как на снимке, который ты мне прислала! Она здесь, в нашем архиве. Я пыталась ее сфотографировать, но мой телефон в этом смысле безнадежен. Ты должна сама ее увидеть, но это нужно сделать прямо сейчас, пока не вернулся наш руководитель экспедиции…

Часть много «я» желала утихомирить Ребекку и сказать, что это, уж конечно, не столь неотложное дело, и в то же время… Если она действительно нашла древнюю табличку с такими же символами, как на стене подземного алжирского храма, я должна была ее увидеть. И если я полечу на Крит немедленно, то, возможно, все равно успею вернуться в Оксфорд к понедельнику. В конце концов, что значат еще сутки в великом порядке вещей?

Остров Крит

Солнце светило ей прямо в лицо, ветер дул в спину.

Мирина стояла на носу корабля, положив руки на поручни, ощущая каждую волну, бьющуюся о борт, и слабую надежду внутри самой себя. Впервые за все их путешествие ее не тошнило, и впервые она по-настоящему осознала, что они наконец движутся к своей цели.

С помощью Анимоны Мирине удалось убедить своих выживших сестер в том, что необходимо покинуть храм и отправиться вместе с ней в неведомое. Ее дорогая Лилли, дочь вождя Кара и прекрасная Клито со смелым взглядом… Где они теперь? Девять жриц были похищены. Можно ли их найти?

Несмотря на то что поиски казались безнадежной затеей, Мирина не успокоилась, пока все не согласились поехать с ней. Мир, который оставили после себя налетчики, наполнился отчаянием и насилием: на улицах мародерствовали банды грабителей, а оставшиеся без погребения тела пожирали крысы и собаки. И неужели все неопределенности путешествия не были предпочтительнее этого вполне определенного отчаяния бездеятельности?

Анимона утверждала, что остров Крит – это то место, где их выслушают с сочувствием и ответят на их вопросы. Вспоминая истории, рассказанные некогда ее дедом-моряком, она твердила, что этот плодородный остров, лежащий в середине огромного северного моря, всегда был излюбленным местом мореплавателей, там можно было пополнить запасы воды и пищи. И конечно же, жители Крита знают о тех зловещих черных кораблях… то есть возможно даже, что захватчики остановились там по пути домой.

Как только окончательное решение было принято, двенадцать жриц принялись усердно трудиться, чтобы превратить свой разграбленный храм в гробницу. Они убрали с каменного алтаря оставшиеся там священные предметы и поместили внутрь его обезглавленное тело верховной жрицы, предварительно высыпав на дно пепел погибших и уложив туда же их браслеты с головами шакалов. Когда гробница была наконец тщательно закрыта, Кайми написала на стенах внутреннего святилища полный рассказ о последних ужасающих событиях.

– Потом, через много лет, – сказала она женщинам, – люди войдут в этот храм и спросят, что здесь произошло. Я хочу, чтобы они узнали обо всем как можно подробнее, чтобы они могли почтить наших умерших сестер, которые уже не могут сами рассказать о себе.

А Мирина тем временем собирала все оружие, какое только могла найти, проверяя, чтобы каждая из сестер имела хотя бы один нож, лук и колчан с множеством стрел. На этот раз единственной, кто возражал против этого, оказалась Эги, высокомерная подружка Кары, не желавшая делать то, что ей велела Мирина.

– Чего ты добиваешься, подсовывая мне все эти ужасные штуки? – кричала она, отказываясь брать в руки оружие. – Мне от одного их вида становится плохо!

– Плохо? – Мирине пришлось ненадолго прикрыть глаза, чтобы взять себя в руки. – А как насчет вида твоих растерзанных сестер? От их вида тебе как? Или при мысли об изнасилованных подругах? – Она сунула лук и стрелы в руки Эги. – Хочешь знать, от чего становится плохо мне? От вида вот таких нормальных и крепких женщин, которые отказываются защищать себя, потому что верят: оружие – это зло! – Мирина сжала плечо Эги. – Те мужчины, что явились к нам, – они и есть зло. А те, кто учил тебя подобным неверным мыслям, навсегда запятнаны кровью невинных.