– Если хочешь понять, как все устроено в наркобизнесе, смотри «Прослушку». Там действие происходит в Балтиморе, а не в Нью-Йорке, но от места действия суть не меняется. Это пирамида, как и любая организация, где крутятся большие деньги. В самом низу пирамиды стоят толкачи, уличные торговцы. Обычно это совсем молодые ребята. Если кто-то из них попадется, его судят как несовершеннолетнего. Сегодня ты на суде по семейным делам, завтра снова на улице. Торговцы постарше и рангом повыше работают в клубах – где меня и завербовали, – над ними стоят толстосумы, которые закупают большие партии по оптовым ценам. – Она рассмеялась, и я снова не понял, чего здесь смешного. – Еще выше стоят поставщики, младшая администрация, бухгалтера и юристы, а на самом верху – уже самые большие боссы. Все уровни пирамиды изолированы друг от друга, во всяком случае, так должно быть в идеале. Те, кто в самом низу, знают только свое непосредственное начальство. Те, кто находится посередине, знают всех, кто под ними, но из вышестоящих знают лишь тех, кто на уровень выше. Со мной было иначе. Я была за пределами пирамиды. За пределами… э… иерархии.

– Потому что вы были курьером. Как в том фильме с Джейсоном Стэйтемом.

– Да, типа того. По идее курьер должен знать только двух человек: того, у кого забирает товар в пункте А, и того, кому отдает товар в пункте Б. Получатели в пункте Б, крупные оптовики, уже сами спускают товар вниз по уровням пирамиды вплоть до конечного пункта назначения, то есть до потребителя.

Вот опять пункт назначения. Меня явно преследовала эта фраза.

– Однако, будучи полицейским – пусть продажным, но все-таки полицейским, – я наблюдаю и делаю выводы. Я не задаю много вопросов, поскольку это опасно, но я внимательно слушаю. У меня есть… в смысле, был… доступ к базам данных Департамента полиции Нью-Йорка и Управления по борьбе с наркотиками. Было не так уж сложно отследить всю пирамиду до самого верха. Есть около дюжины крупных поставщиков, снабжающих наркотой и Нью-Йорк, и всю Новую Англию, но тот, на кого я работала, живет здесь, в Ренфилде. Или правильнее сказать, жил. Его зовут Дональд Марсден, и когда он заполнял налоговую декларацию, то в графе «Прежний род занятий» писал застройщик, а в графе «Нынешний род занятий» – пенсионер. Типа, человек вышел на пенсию, отошел от дел. И таки да, отошел.

Правильнее сказать, жил. Отошел от дел.

Кажется, повторялась история с Кеннетом Террьо.

– Мальчик все понимает, – сказала Лиз. – Поразительно. Ты не против, если я закурю? А то, знаешь ли, тянет нюхнуть, но пока все не закончится, лучше не надо. Потерплю, а потом уж побалую себя двойной дозой. Повышу себе кровяное давление, так чтобы зашкалило.

Она закурила, не дожидаясь моего разрешения. Но хотя бы открыла окно, чтобы дым выходил наружу. Хоть как-нибудь.

– Донни Марсден был известен среди коллег… среди его банды… как Большой Донни, и неспроста. Такой был жирный боров, прошу прощения за неполиткорректность. Куда там какие-то жалкие триста фунтов, бери все четыреста двадцать пять[12]. В общем, он сам напросился – и вчера получил. Кровоизлияние в мозг. Вышибло ему мозги без всякого пистолета.

Она глубоко затянулась и выдохнула дым в окно. На улице было еще светло, но тени уже удлинялись. Скоро начнет смеркаться.

– За неделю до его безвременной кончины я получила известие от двух моих старых контактов – ребят из пункта Б, с которыми у меня сохранились приятельские отношения. Мне сообщили, что Донни получил из Китая партию товара. Огромную партию, как мне сказали. Не порошок, а таблетки. Аналог оксиконтина. Большая партия для Большого Донни. Может быть, своего рода бонус. Но это только моя догадка, потому что у пирамиды на самом деле нет никакой верхушки, Джейми. На каждого босса всегда есть свой босс.

Мне вспомнился стишок, который я слышал от мамы и дяди Гарри. Как я понимаю, они его выучили еще в детстве, и дядя Гарри помнил его, даже когда позабыл многие важные вещи. И произвел переполох тот факт, что блохи есть у блох. И обнаружил микроскоп, что на клопе бывает клоп, питающийся паразитом, на нем – другой, ad infinitum[13]. Наверное, когда-нибудь я расскажу этот стишок своим детям. При условии, что доживу до того времени, когда у меня будут дети.

– Таблетки, Джейми! Таблетки! – Меня напугала ее лихорадочная восторженность. Было в ней что-то жуткое. – Легко перевозить, легко продавать! Огромная партия может означать две или три тысячи штук, может быть, десять тысяч. И Рико – один из моих старых знакомцев из пункта Б – говорит, что это сороковки. Знаешь, почем такие пилюльки уходят в розницу? Хотя откуда тебе знать. По восемьдесят долларов за штуку. И можно не париться и не стрематься, перевозя героин в мусорных мешках. Набил чемодан – и спокойно езжай.

Она выпустила изо рта струйку дыма и принялась наблюдать, как он плывет к ограждению с табличкой: «НЕ ПОДХОДИТЬ К КРАЮ ОБРЫВА».

– Мы заберем эти таблетки, Джейми. Ты узнаешь, где он их прячет. Мои приятели попросили взять их в долю, если я раздобуду пилюльки, и я, конечно, сказала «да», но это только моя сделка. К тому же, может быть, там и не будет десяти тысяч. Может, там будет всего восемь тысяч. Или вообще восемьсот. – Она на секунду задумалась и покачала головой. Словно спорила сама с собой. – Нет, должна быть как минимум пара тысяч. Вряд ли меньше двух. А скорее всего больше. Премия для Донни за отличную работу по снабжению нью-йоркских клиентов. Но если начнешь делиться, то для себя ничего не останется, а себя обижают только идиоты. А я, знаешь ли, не идиотка. Да, у меня есть небольшая зависимость, но это не значит, что я идиотка. Знаешь, что я собираюсь сделать, Джейми?

Я покачал головой.

– Я уеду на Западное побережье. Исчезну отсюда навсегда. Новая одежда, новый цвет волос, новая я. Найду там кого-то, кто купит у меня окси. Возможно, я не срублю по восемьдесят за пилюльку, но все равно получу очень достойную сумму, потому что на окси есть спрос, а китайский аналог ничем не хуже оригинала. Потом я себе выправлю новые документы и обрету новую личность в дополнение к новой одежде и цвету волос. Сдамся в клинику, вылечусь от зависимости. Найду работу, может быть, подыщу что-то такое, где у меня будет возможность искупить грехи прошлого. Покаяние и искупление, как оно называется у католиков. Как тебе такой план?

Голубые мечты, подумал я.

Видимо, это отразилось у меня на лице, потому что радостная улыбка Лиз сразу скисла.

– Ты мне не веришь? Ну, ладно. Погоди и увидишь.

– Я не хочу ничего видеть, – сказал я. – Не хочу больше вас видеть вообще никогда.

Лиз подняла руку, и я вжался в сиденье, решив, что она собирается меня ударить, но она только вздохнула и снова вытерла нос ладонью.