Дождь усилился; поднялся ветер. Ветки деревьев начали хлестать по стенам дома. Кира пошла закрывать окна. Джонас продолжил:

– Я найду его, Гейб, но дальше все будет зависеть от тебя. Ты должен его уничтожить.

– Ты что, хочешь, чтобы я убил человека?! – оторопел Гейб. – При чем тут я вообще?

Джонас устало вздохнул.

– Разговор выходит длиннее, чем я хотел, а ведь я тебе не рассказал еще кое-что важное. Но уже поздно. Давай продолжим утром.

На мокрую траву за ночь осыпались листья, но к утру дождь перестал и выглянуло бледное солнце. Гейб проснулся поздно. Он дремал на диване, пока его не разбудили звуки домашней суеты.

Кира занималась детьми. Спокойно, но твердо она объясняла Мэтту, почему нельзя отнимать игрушку у сестры. Аннабель зажала игрушку в кулачке и вызывающе смотрела на брата. Заметив, что Гейб проснулся, Кира повернулась к нему.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она. – Ты так долго спал.

– Да, я что-то разоспался, – кивнул Гейб и огляделся. – А Джонас дома?

– Нет, ему пришлось уйти.

– Но ведь он обещал рассказать…

– Не волнуйся, он сдержит обещание. Просто за ним прислали по срочному делу. Одна женщина сильно заболела.

– Но почему позвали Джонаса, а не Травника?

– Я тоже удивилась, – Кира развела руками. – Она сама попросила его позвать. Ты голодный? Будешь хлеб с вареньем?

Гейб подошел к столу. Она налила ему кружку молока. Он отпил и намазал малиновое варенье на свежий хлеб с хрустящей корочкой. Кира снова переключилась на детей.

– Как ты думаешь, они будут помнить все это, когда подрастут? – неожиданно спросил Гейб.

– Ссору из-за игрушки? Хлеб с вареньем? Мне кажется, они слишком малы, чтобы запоминать мелочи. Но, думаю, у них сохранится общее ощущение заботы. – Кира подлила ему молока. – Почему ты спрашиваешь?

– Просто интересно.

– Я, кажется, помню, как спала рядом с мамой, когда еще даже говорить не умела. И, по-моему, она мне пела. Мне было примерно столько, сколько сейчас Аннабель. Только я еще не ходила. Долго училась из-за ноги.

Одна нога у нее была искривлена, поэтому Кира пользовалась посохом при ходьбе. Гейб задумчиво посмотрел на нее и на посох.

– Я помню, как сидел на багажнике велосипеда. Ты же видела велосипед в музее?

– Конечно.

– Ну вот. Но сюда меня привез Джонас, а он мне не отец. И маму я тоже не помню, как Аннабель и Мэтью тебя запомнят… – он ссутулился и вздохнул. – Но при этом, знаешь, я смутно помню какую-то другую женщину… Очень смутно.

– Что ты помнишь?

Гейб покачал головой.

– Я знаю только, что не выдумал ее. И что она меня любила.

– Значит, так и было, – улыбнулась Кира. – Можно не помнить подробностей своего детства, но любовь невозможно забыть.

– Да, – согласился Гейб и, помолчав, признался: – Мне нужно кое-что рассказать вам с Джонасом.

– Что, милый?

– Я уже нашел свой дар. Я умею… не знаю что, я называю это «рыскать». Первый раз это случилось само по себе, я удивился и немного испугался. А потом понял, что могу сам вызывать это состояние и управлять им.

– У меня было так же, – кивнула Кира. – Рассказывай дальше.

– Ну и сегодня, несколько минут назад, когда ты возилась с детьми… – Гейб кивнул в угол, где малыши прилежно строили башни из кубиков. – Я лежал на диване в полудреме, смотрел на вас и решил порыскать в голове Мэтью.

– Мэтью? – удивилась Кира.

– Да, потому что он мальчик. Скорее всего, девочки мало чем отличаются, просто я хотел узнать, каково это: смотреть на маму, когда ты маленький мальчик.

Оба оглянулись на Мэтью. Тот, высунув язык от усердия, прилаживал синюю башенку поверх стопки красных кубиков.

– И… как ты попал к нему в голову?

– Я сосредоточился на нем так сильно, как только мог. Ты показывала, как складывать кубики. Когда это получается, то сперва наступает тишина. И она наступила: ты объясняла, что кубики разной формы, а потом я перестал тебя слышать. И я как бы стал частью переживаний Мэтью. Я все чувствовал так, будто это я переживаю, а не он…

– Выходит, твой дар – понимать переживания других?

– Можно так сказать, но я перенимаю эти переживания, а не просто наблюдаю. Как бы становлюсь тем, кто переживает. И, оказавшись в сознании Мэтью, я увидел, что он чувствует себя очень любимым.

– Да, Мэтью очень любимый ребенок, – улыбнулась Кира.

– И он знает это. Как я про ту женщину – тоже знал.

Оба замолчали и какое-то время просто наблюдали, как играют дети. Потом Гейб помог убрать со стола, и Кира стала собирать малышей на прогулку.

– Хочешь с нами? Или здесь побудешь? – спросила она. – Ума не приложу, почему Джонаса нет так долго.

Гейб выглянул в окно. Жители Деревни спешили по своим делам. В глубине фруктового сада располагалась библиотека; кажется, она была закрыта. На игровой площадке поблизости дети, вереща, пинали мяч. Обычный день в тихом и благополучном поселении. Только вот кто-то посреди этого благополучия болел настолько тяжело, что Джонас был там и никак не шел домой. Гейб решил, что все-таки хочет не дожидаться его, а найти прямо сейчас.

– Ты не знаешь, кто именно заболел? – спросил он Киру. Та помогала Аннабель просунуть пухлую ручку в рукав.

– Ее зовут Клэр, – ответила Кира. – Ты ее наверняка видел. Такая тихая, сгорбленная, очень-очень старая.

– Да… – нахмурился Гейб. – Я часто ее вижу.

– Есть вероятность, что больше не увидишь. В таком возрасте тяжелые болезни, как правило, проходят уже вместе с жизнью.

Дети были, наконец, готовы к прогулке. Держа Аннабель на одной руке и протянув Мэтью вторую, Кира направилась к выходу.

– Можно я оставлю у вас здесь весло? – спросил Гейб, открывая перед ней дверь.

Весло стояло в углу прихожей. Солнце играло на древесине золотистыми бликами.

– Конечно. Дети его не испортят, не бойся.

Гейб помог Кире спуститься с крыльца.

– Где живет Клэр?

– Где-то в той стороне, – Кира показала подбородком в направлении библиотеки. За ней в тени деревьев виднелись небольшие домики. Гейб поблагодарил ее за еду и ночлег и побрел в сторону этих домиков, надеясь найти там Джонаса. Ему не терпелось продолжить вчерашний разговор, который сейчас не укладывался в голове: неужели Джонас действительно говорил, что ему надо убить какого-то торговца? Почему этого неприятного человека нельзя просто не пускать в Деревню, зачем убивать? И почему об убийстве вдруг говорит Джонас – всегда такой добрый и понимающий?