Яна слушала с интересом. Спросила:

— Значит, вы стараетесь оседлать это самое высокое? Чтоглубоко-глубоко внутри?

— Да, — пробормотал Крылов, — что-то в этомроде.

— Оседлать святые чувства, — сказала Яна судовольствием, — и заставить их работать на свою животную программу! Да выпросто редкие сволочи!

Но говорила весело, глаза блестели. Крылов не врубился,шутит она или всерьез, но сейчас главное, что не простилась перед закрытойдверью лифта, не сослалась на срочную необходимость быть в другом месте.

— Самые великие дела, — ответил Крылов, —делаются как раз на эксплуатации великих чувств.

— Мерзавцы, — сказала она с чувством. —Редкостные мерзавцы! Да вы настоящие политики!

За решеткой вздрогнуло, хрюкнуло. В глубокой норезашевелилось, задвигалось, пошли толстые кишки шлангов, кабелей, проводов,Крылов с облегчением перевел дух.

В тесной кабинке, все еще держа в одной руке оттягивающиепальцы пакеты с провизией, он чувствовал, как все замкнутое пространствозаполняется ароматом здоровой созревшей самки. Едва не застонал, лифт ползет соскоростью поднимающихся гор, а в крови уже не зуд, а жар, пламя, расплавленныйметалл…

Двери распахнулись, он задержал дыхание. Жена Мони немногоубрала, но вся лестничная площадка пропиталась запахом экскрементов, мочи иблевотины.

Крылов метнулся к двери и сунул ключ в скважину. Несмотря напредупреждение милиции, что нельзя доставать ключи еще в лифте, мало ли коговстретишь на площадке, он пренебрегал этой опасностью, ибо что опасность, еслина площадке порезвились дети Мони: уже никакой грабитель сюда не поднимется!

Яна царственно переступила порог. В это время за спинойКрылова щелкнуло, он видел затылком, как начала открываться дверь соседа. Ногисами поспешно внесли в прихожую, он потянул за собой ручку. В висках соблегчением стучала мысль: успел! Успел… Без разговоров за жизнь с Моней илиего женой, на что почему-то так падки все дебилы…

Яна сразу зашла в туалет, потом, как знал по ритуалу Крылов,будет ванная, сам он торопливо переложил продукты из пакетов в холодильник,кое-что сразу поставил на огонь, на всякий случай задернул полупрозрачные шторына окнах. В последнее время в доме напротив что-то поблескивает, какой-томаньяк все еще подсматривает за жильцами в бинокль, хотя этих голых баб полнодаже на улице…

Окна дома напротив, да и других домов, что-то смутнонапоминали, он сперва не мог врубиться, но, когда подсознательно двинулуказательным пальцем правой руки, нажимая кнопку «мыши», понял и засмеялся.Много сидит за компьютером, много.

Пока Яна плескалась в ванной, на цыпочках сбегал в комнатудеда. Тот спит на диванчике, с постели вставать труднее, дед даже на ночьстарается теперь устраиваться на диване. Газеты рядом, пультик от ящика тоже,лекарства на столике, только руку протянуть…

Так же неслышно вернулся на кухню. В ванной все ещеплескалось, донесся ее счастливый смех. Провинциалка все еще открывает новинкии причуды сантехники, навороты сверхсовременного дизайна.

На короткий миг увидел себя со стороны: взволнованного, свытаращенными глазами, гормоны выплескиваются из ушей, красный, потный,чуть-чуть стало стыдно, но руки продолжали расставлять бокалы, а в черепезасела горько-мудрая мысль: жизнь все же сложнее, все не предусмотреть иСоломону, иначе бы, потеряв голову, не женился на козлоногой, не бахвалился быпьяным перед Китоврасом, после чего в бомжи на долгие года…

Яна вышла с капельками воды на лице, волосы влажные. Крыловс облегчением увидел, что она только посвежела, хотя обычно на женщин послеванны смотреть, понятное дело, страшился. Но Яна… даже татуаж она сделала развечто из-за моды, ее губы и так безукоризненно очерчены, а глаза…

Крылов сглотнул слюну. Яна выглядела настолько прекрасной иодухотворенной, что горячая кровь из гениталий внезапно мощно устремилась всердце, там защемило, захотелось упасть на колени и совершить что-нибудьидиотское: к примеру, читать стихи, петь, взывать и говорить только возвышеннои… еще возвышеннее.

— Ого, — сказала она, — какой ты быстрый!..Уж думала, что ты будешь жрякать меня, а ты вон какой обжора!

Она подошла, взглянула ему в лицо. Крылов неотрывно смотрелв ее смеющиеся глаза. Ее пальцы тем временем ловко отыскали «молнию» на егоджинсах. Он услышал знакомый звук, когда она потянула за язычок, все это времясмотрела ему в глаза, дразнясь, и Крылов ощутил, что весь его разум, отточенныйинтеллект — все это лишь тонкая пленка на вскипевшем молоке глубинныхинстинктов.

Если с другими женщинами он знал, что они женщины, которыхон пользует и которые, в свою очередь, имеют его, что их, женщин, вообще-томного, как и для них свет полон крыловых, то сейчас словно бы включилосьСверхзнание, открылись бездны и тайны, а его взяла и повела рука более мощная,чем разум, которому всего-то не больше миллиона лет.

Эта могучая сила заявила мощно, что вот наконец-то перед нимтот сосуд, та почва, к которой он стремился всю жизнь, к которой полз, радикоторой жил. Здесь его семя даст наилучший плод, здесь разрастется нечтонебывалое, и сейчас он совершает абсолютно то, для чего его предназначилаэволюция, для чего рукой Бога была создана первая клетка, что прошла по длиннойцепи эволюции, отбрасывая всяких там динозавров, и вот сейчас он, Крылов, венецэволюции, свершает то, ради чего все это замысливалось Творцом: отыскал самоелучшее на свете лоно, куда внедряет свое семя… нет, даже не свое, он сам лишьинструмент в руке Бога…

Очнулся он только с последним вскриком-выдохом, настолькомощным, словно отлетала душа… не из умирающего от старости тела, а душаподвижника, силой духа швыряющая ее Творцу к звездам.

Да, он все еще на кухне, сидит, обессилев. Брюкиполуспущены: он сам, поживя в неблагополучном районе, называл их штанами. Янаподнялась с колен, все такая же чистая и свеженькая, даже капли воды послекупания не успели высохнуть на лбу, глаза смеющиеся.

— Ну вот, — сказала она деловито, — теперь тыможешь говорить… не таким хриплым голосом.

— Ох, Яна!.. Но почему…

— А гормоны на мозги не давят, — сообщилаона. — Я в каком-то журнале читала.

— Да я не о том…

Инстинкты не то чтобы на какое-то время стихли, вот прямосейчас потребуют повторной вязки, им нужны гарантии, организм беспокоится,бросает все резервы, но мозг, что все это время был в бессознательном, копилмощь, сейчас забарахтался, наскоро сформулировал мысль, что-де неэстетично воттак, он же хоть всего на шажок от обезьяны, но все же на шажок отодвинулся,надо было хоть штаны… тьфу, брюки снять, заодно и рубашку, жара, потный…

Яна с ленцой наблюдала, что в этом самце произошла сменахозяев, движения стали рассчитанными, а рык, рев, хрипы переросли вчленораздельную речь, все еще со следами прежних хрипов и рыков: