Нехватка денег – вот что в первую очередь мешает подросткам обрести самостоятельность. Родители больше не могут содержать своих детей, они могут делать только то, что необходимо, но совсем не то, чего хочется их детям. Те становятся неуправляемыми. Подростки пытаются разрешить эту денежную проблему с помощью правонарушений или наркотиков, того, что вне закона. Существует насилие, существует распад, но в семье никаких изменений, дети не отрываются от родителей – явление в наше время весьма распространенное в буржуазной среде, и, думаю, это верно для большинства обеспеченных семей; там, где больше нет ни этических ценностей, ни идеалов, нет и действующих моральных стимулов. Проблема скорее состоит в том, что все отношения нейтрализовались и исчез взаимообмен. Обе стороны сосуществуют, разговаривают друг с другом, но не понимают друг друга или думают, что не могут понять, и ничего не могут сделать друг для друга. Желания общаться нет. Мне кажется, этот пассивный нейтралитет еще хуже, чем агрессивный конфликт между поколениями. Противоположность любви – не ненависть. Ненависть – это та же любовь, противоположность любви – безразличие. Отсутствие отношений, молчание того, кто никак не реагирует, воспринимается как порядок вещей в этом накренившемся мире. Это не более чем современная тенденция, но, кажется, она распространяется на тех, кто отвечает за социальные процессы, кто разрешает их и приводит их в движение. Социальное стремление, которое раньше было воинственным, все более и более ослабевает.

Мы проследили за опытом кооперативного житья, о котором много говорили, – Ла Сите де Жарди в Медоне. Это история одной компании, которая в семидесятые годы представляла собой воинствующих социалистов. Все были при должностях, у них было на что купить квартиру. Один из них был архитектором. С его помощью они хотели построить маленький городок с общими комнатами для всех, с ванными комнатами, которые сообщались бы друг с другом, чтобы дети могли вместе купаться, и со студио для пожилой женщины, посторонней, где она могла бы жить и добровольно присматривать за детьми, «студио для бабушки». Это продолжалось довольно долго, но потом наступило разочарование в социализме. Борцы сдали свои позиции.

Эйфория длилась шесть – восемь лет. Дети были тогда в латентной фазе. Казалось, они действительно счастливы, что живут этой общей жизнью, где общие радости, общие комнаты. Но когда они стали подростками, ими завладела только одна мысль – снять комнату в городе, причем произошло это гораздо раньше, чем случается с молодежью, живущей в обычных условиях. Можно было подумать, что их передержали в рамках открытой семьи. Результат был обратный ожидаемому.

Наиболее положительным в этом эксперименте мне кажется тот факт, что молодежь в этом фаланстере[39] рано приняла решение не жить вместе с родителями, в границах, ими предложенных, и так, как тех устраивало. В семьях, где взрослые поддерживают устойчивую и упорядоченную структуру, такое явление, как запоздалое отрочество, встречается реже, потому что такая модель семейной жизни вызывает противодействие и реакцию отторжения, желание испытать другой опыт, найти свой собственный путь.

В 1983 году в связи со страшной угрозой СПИДа большой резонанс вызвали исследования о противозачаточных средствах и абортах, проведенные в двух группах мальчиков и девочек. Исследования проводились акушеркой из Монпелье Жанной Ше. Одна из групп была информирована о контрацептивах и терапевтических средствах прерывания беременности, другая, состоявшая из такого же количества детей, не получила никакой информации. Три-четыре года спустя сравнили число абортов в двух группах и опросили девушек первой группы. Информированные девочки не имели такого уж ясного представления, однако оно было вполне достаточным, чтобы понять, что с ними произошло. Тогда как в другой группе сведения носили случайный характер. Девочки даже не предполагали, что беременность может возникнуть в результате сексуального контакта, не знали, что такое аборт; хорошо, если они знали о пилюлях. В группе, которая была информирована, было 4 аборта на 150 обследуемых, тогда как в неинформированной группе на то же количество девушек пришлось 11 абортов. 96 % опрошенных начали сексуальные отношения лет в пятнадцать, мальчики в четырнадцать. Большинство происходили из маленького южного городка. 4 % вступили в сексуальный контакт в шестнадцать лет. Информированные подростки чаще всего применяли пилюли. В первой группе мальчики слышали о том, что даже один контакт может привести к беременности, в том числе и в первый раз, в другой же группе думали, что в первый раз это невозможно. Второе наблюдение над первой группой показало, что 4 девочки, сделавшие аборт, считают: это произошло потому, что они пошли на поводу у своих детских желаний и вступили в сексуальный контакт. А так как это произошло в детском возрасте, была полная растерянность перед последствиями. Поэтому они сделали аборт и были в отчаянии, потому что хотели иметь детей, но не могли их обеспечить. Выяснилось, что они очень много размышляли, прежде чем сделать аборт. Некоторые из опрошенных, неинформированные, прибегали к аборту как к крайнему средству прерывания беременности. «Как ты это осуществила?» – «Мама помогла». Вначале, когда им все объяснили, молодые люди упали с облаков, потому что оказалось – это не лучший способ избавиться от беременности. Что касается неинформированной группы, надо было выдержать отчаянное сопротивление родителей, чтобы они разрешили своим детям присутствовать на лекциях по этой теме. В первый раз из 150 приглашенных, получивших согласие родителей, которых предупредили заранее, пришли только 3 мальчика. Руководитель исследований, весьма известный врач, заведующий отделением акушерства и гинекологии родильного дома в Монпелье, установил очень хороший контакт с детьми. На следующую лекцию пришли все. Подростки были выбраны из школ округа.

Судя по нашим сведениям, даже те молодые люди на Западе, кто рано потерял девственность, до восемнадцати – двадцати лет не имеют настоящих сексуальных отношений.

Отношения скорее платонические. Они в экстазе жуют резинку, передавая ее друг другу, пьют по очереди из горлышка кока-колу, передают друг другу «травку», и постепенно пыл их остывает. Дают о себе знать и смешанные компании. Невозможно представить себе, что творилось у мальчиков и что у девочек, когда классы были разделены и когда они видели друг друга только в свободное время.

Мне довелось разговаривать об отношениях мужчины и женщины с молодыми алжирцами: интимная сторона жизни здесь – запрещенная тема, о ней не говорят.

Приведу один пример: молодая алжирка, разведенная, на ее попечении двое детей, двенадцати и тринадцати лет. Она была вынуждена вернуться в дом своих родителей, которые не то чтобы заточили ее в четырех стенах, но запирали, и она воспринимала это как самую естественную вещь на свете, о возражениях и речи не было. После десяти часов вечера эта тридцатилетняя женщина и подумать не могла выйти из дома, нелепо было бы даже говорить об этом с отцом. Естественно, вопреки таким культурным традициям, в таком умолчании у молодежи возникает неистребимое желание пережить в своей жизни что-то стоящее и преодолеть препятствия. Они совершенно загнаны в угол, и любовь, которую молодой человек почувствует к девушке, любовь запретную по причинам социальным и семейным, его только раззадорит, и тогда он способен спастись, уйти, отбросить клановые традиции, которые становятся для него воплощением зла. Возникает вопрос: когда эти отношения приобрели слишком большую доступность во Франции, не стало ли наблюдаться снижение желания и стремления к сексуальному обладанию? И мальчики и девочки – все вместе, все целуются…