— Это-то понятно, — сочувственно проскулил Степан. — Но почему бежать-то ногами надо, физически?

— Мне помогает. Во время бега я сам не свой делаюсь. В том смысле — что не тянет глядеть в себя, даже после бега, на время, конечно. Потом опять тянет. Порой даже думается стать другим, не похожим ни на что. Ну, я побежал. Вы сидите тут, если хотите. В холодильнике что-то есть поесть. Вот ключ, я прячу под коврик. Все равно все пусто в основном.

— Нет уж, мы тоже убежим. Только в другую сторону.

— Ваш выбор.

— А у вас другие-то методы есть, чтоб не тянуло в себя?..

— Есть, есть. Но не ваше это дело, наоборот. Ну, я побежал.

…Данила и Степан распивали пиво у заброшенной станции метро.

— Хорош, — сказал Степан, отпив.

— Но в жизни может быть опасен. В будущем. Он еще на пути к тому, чтоб его сознание кардинально изменилось в сторону от человеческого. Но это не скоро, думаю. Пока он в дороге.

— Тебе лучше знать, Данила Юрьевич. Но какой же он будет, если глянет в себя навсегда? В себя, невидимого до сих пор?

— Этого никто не знает, — сухо ответил Данила. — Бегом — это он шутит почти, я так думаю. На самом деле он знает, как закрыть дорогу в свою бездну, если она уже показалась. Но считаю, все-таки глянет. Глянет, куда он денется.

Степан поглядел вдаль. И увидел, как Митя бежит — бежит в лес. «Далеко пойдет парень», — мелькнула у Степана мысль, и он широко улыбнулся в глаза Даниле, как бы призывая его впасть в сокровенную жизнь.

Внезапно Степан почувствовал свое бездонно-чистое сознание физически, как свое тело. Это с ним бывало иногда. Тогда свое тело, наоборот, он ощущал как мечту, как дымок какой-нибудь. В этом состоянии он и застыл. Данила улыбнулся, все понимающий, и решил помолчать, пока Степан не вернется в ад.

Блаженство длилось недолго, и Степан вернулся.

Данила вдруг попросил Степана рассказать о своих метафизических друзьях. «Из интеллигенции, так сказать», — подчеркнул зачем-то.

Степан охотно и с прибаутками поведал. «Друзья они мне, в думах моих они всегда есть», — пояснил он Даниле.

— Хорошо, познакомь меня с ними, — предложил Данила.

Степан согласно откликнулся.

— Поглядел ты немного, Степан, на людей измененных, выходящих за пределы здравого смысла очень и очень далеко, теперь ты покажи своих. Они, я понял, другие, чем мои, и, может быть, мы будем нужны друг дружке.

— Там Стасик исчез, — произнес Степан сурово.

— Это тоже обсудить надо… У меня есть наметки, — отвечал Данила.

Вдали показался Митя. Он бежал обратно.

Лене и Сергею все же удалось вывести Аллу и Ксюшу из состояния ужаса.

Это были тончайшие усилия и в сфере метафизики, и в сфере чувств. Они встречались не раз.

После этого немного затихшая, но внутри напряженно чего-то ожидающая Алла принимала в очередной раз у себя Лену и Сергея. Пришла также и Ксюша со своим Толей.

— Хотелось бы услышать от тебя, Лена, окончательно: ты в принципе допускаешь возможность изменения прошлого? — спросила Алла.

— В принципе — несомненно, да. Может быть, даже для человека. Но практически, чтобы такое могли совершать люди, — слишком маловероятно. В каком-нибудь локальном случае — допускаю. Но в иных масштабах — нет, иначе произойдет тотальное разрушение и изменение уже не этой цивилизации, а всего мира. Кто-то позаботится и не допустит такого. Ведь рановато еще.

— Когда мир агонизирует, и это возможно, — вставил Сергей.

Толя же возмущался и по-прежнему отстаивал обыденность. «В обыденности-то лучше! — приговаривал он. — Не готовы мы еще пока». И выдвигал свои нудные объяснения: да, в морге лежал похожий, а над самим Стасом какая-то организация творит эксперименты.

— Какие — мы не знаем, и что хотят — тоже. В милицию заявлять не надо — убьют, если нужно — и саму милицию заодно. Но Стас жив, и есть надежда…

— Говорун ты, говорун, — остановил его Сергей. — А вот как же видения в зеркалах, Нил Палыч и всякие другие феномены?

Раздался тихий-тихий телефонный звонок.

— Это Нил Палыч, его душок, — предупредил Сергей. — Пора ему объявиться.

Ксюша подошла, но оказался Андрей.

— Как Алла?.. Как ты?.. И то хорошо… А Толя все свою линию гнет?.. Бедненький, хочет успокоиться. А для меня, Ксения, мир совсем стал непонятен, и потому меня тянет не в бездну, а морду бить прохожим.

— Смотри, на тот свет не попади или в милицию, — обеспокоилась Ксюша.

И наконец Алла объявила:

— Кстати говоря, звонил Степанушка. Более того, он хочет прийти ко мне послезавтра к вечеру, часов в пять, чтобы видеть, как он сказал, «всех». А потом пояснил, что думает о Ксюше с Толей и Лене с Сергеем и обо мне.

— Ему-то мы всегда рады, бесценный народный метафизик! — воскликнул Сергей.

— Но придет не один. Появился у него новый друг. Сказал, что «необыкновенный». Звать Данилой Юрьевичем.

— Что ж за птица такая? — удивился Толя. — Как кот на голову…

— Раз он сказал «необыкновенный», значит, не кот, а свой человек, — решительно заявила Лена, отхлебнув винца. — У Степана поразительное чутье на метафизиков. Он их за километры чует, где бы они ни были: в пивной, в науке, на стройке… И не горазд он тем не менее на похвалу. А раз сам удивился от этого человека, то и милости просим Данилу Юрьевича к столу.

— Нил Палыча все-таки не хватает, — покачал головой Толя, который в душе так же ненавидел «обыденность», как и все остальные. Недаром он так любил известный стишок: «Милые, обычного не надо». — «Да, обычного лучше не надо, — вздыхал Толя, — но во всем нужна мера».

В целом грядущее появление незнакомца все приветствовали.

— У Степана глаз верный. Он от нутра не ошибается, — умилилась Ксюша, тоже отпив винца.

Данила и Степан пробирались к Алле. Шли изворотливо. Степан вглядывался в углы, как будто там гнездились во тьме небожители.

— Какой ты странный, Данила, — шептал по дороге Степан. — Я странен, но ты более. При первой встрече был один, сейчас вроде другой. Хотя и тот и другой в тебе. Широк ты, Данила, ох широк…

Москва гудела своей многогранной, невероятной жизнью. И Степан слышал этот гул. Оно было одно к одному: Данила и Москва.

Улочки и пустыри становились все пустынней и загадочней.

— Где ж тут дома? Номеров нет, — вздыхал Степан.

Они шли укороченной дорогой, с тыла, минуя шумные проспекты.

Когда подходили, Степан, глядя на Данилу, вдруг воскликнул: «Мама!» — вначале сам не зная почему. Данила не осерчал и где-то даже согласился.