– Шахиды, значит, объявились…

– Шахиды?

– Ты что, не слышал о них?

– Нет!

– А в Афгане?

– Там говорили о какой-то секте хашашинов, будто среди них много смертников; но в Афгане правили законы Средневековья, а тут?

– А тут появились шахиды – в исламе так называют верующих, принявших мученическую смерть в войне против врагов во имя Аллаха. Это то же самое, что в православии мученик.

– Понятно! Мною отдан приказ больше никого не подпускать к позициям батальона. Пусть чечены хоть с десяток депутатов приведут; не послушают предупреждения – будут расстреляны!

– Решение поддерживаю. Да, тебя вполне могли сегодня убить.

– Могли. Мне, кстати, полевой командир угрожал. Он знает, кто я, откуда, намекал, что с семьей может несчастье произойти.

– Нам всем угрожают, мне в том числе. Но это все пустое. У нас тоже много их собратьев в плену. А они тут через одного друг другу родственники. Так что о жене не беспокойся.

Остаток дня прошел в мелких перестрелках. Боевики не предприняли ни одной попытки штурма, видимо, верно оценив обстановку, сложившуюся на плацдарме с усилением десантников ротами мотострелкового батальона. Как бы то ни было, этот день, 5 января 1995 года, остался в памяти комбата как один из редких относительно спокойных дней за весь период ведения батальоном боевых действий в Чечне.

Отделение под командованием замполита 9-й роты капитана Сомова к 4.40 собралось в доме, что стоял между жилищем Бэлы и зданием, где на ночь остановилась малочисленная группа боевиков. Десантники поужинали тем, что еще оставалось у них, и частью продуктов, переданных женщиной. Каждому досталось понемногу – еду следовало беречь. После ужина Сомов подозвал к себе сержанта Руденко, приказал:

– Назначь, Паша, наряд наблюдателей, распредели время несения службы между бойцами. Особое внимание дому, где находятся боевики. Пост выстави на чердаке, лично проинструктируй ребят, выведи на пост часового – и на отдых.

– Понял, товарищ капитан, – кивнул сержант. – А что следующей ночью делать будем?

– Ну, во-первых, Паша, до нее еще надо дожить, а во-вторых, как говорится, утро вечера мудренее. Отдохнем, наберемся сил, решим, что делать дальше.

– Надо ближе к парку подойти. А там, глядишь, и проскочили бы к своим.

– Надо, сержант, но парк перекрыт. Придется искать слабое место в боевых порядках духов, а вот как это сделать, честно скажу, не знаю.

– А может, завтра рванем внаглую к парку? Ну что мы, действительно, как крысы по норам, прячемся?

– Мы не прячемся. Восемнадцать боевиков завалили – это не шутка.

– Завалили, только легче от этого не стало.

– Не вешай нос, сержант, что-нибудь придумаем.

– Нам бы радиостанцию! У духов, что по соседству, наверняка есть рация. Частоту нашу вы знаете…

– И что ты предлагаешь? Атаковать дом с боевиками? На окраине частного сектора?

– Почему нет?

– Потому, что этой атакой мы подпишем себе смертный приговор. Завалить духов – завалим, здесь вопросов нет; возможно, завладеем радиостанцией, передадим в батальон, что живы, сообщим, где находимся. А что дальше? Вертолет за нами не пошлют – собьют. Взвод или роту на помощь не вышлют, потому как слишком высок риск уничтожения подразделений. И что получится в итоге? Мы себя обнаружим, а помощь не получим. И останется нам одно: принимать последний бой в этом секторе. Нет, Паша, светиться нам никак нельзя. Рация, конечно, нам не помешала бы, хотя бы сообщить о том, что живы; да и могли бы по связи вывести нас на участок прорыва. А с другой стороны, духи могут запеленговать переговоры, и тогда опять придем к тому, о чем говорили. Нас заблокируют, и придется драться до последнего.

– Да-а, ситуация… – процедил сержант.

– Ничего, Паша, прорвемся, если все с умом делать будем. И не торопиться.

– Жратвы не осталось. Того, что дала баба-чеченка, хватит только до вечера.

– А ты никогда не слышал, что голодание помогает сохранить фигуру?

– Как же, слыхал, только пусть девочки-модели голодают, а я лично с голоду очень нервным становлюсь, и плевать мне на фигуру.

– Так, сержант, все. Выставляй охранение – и на отдых с ребятами. Расположиться по дому так, чтобы при необходимости сразу иметь возможность вести круговую оборону.

– Понял! Вы-то где устроитесь?

– Здесь. На мне входная дверь. Я еще за домом Бэлы и ее семьи посмотрю.

Сержант развел десантников по комнатам, на чердаке выставил сменный пост кругового наблюдения за подходами к дому и контроля над зданием размещения группы боевиков. Остаток ночи прошел спокойно. Сомов, сложивший из различного тряпья лежанку возле входной двери, уснул к шести часам. А без пятнадцати восемь его разбудил наблюдатель, рядовой Павлов:

– Товарищ капитан, товарищ капитан!

– Что такое, Павлов? – открыл глаза Сомов.

– Духи проснулись. Выходили на улицу – кто в сортир, кто размяться. Сейчас вошли в дом. Старший их задержался, говорил с кем-то по портативной рации.

– Так это ты несешь службу на посту?

– Так точно!

– Лети мухой обратно наверх, я сейчас поднимусь к тебе.

– Понял!

Часовой быстро и бесшумно поднялся по старой лестнице на чердак. В 8.00 к нему вышел замполит роты, прильнул к окну:

– Ну, что тут у нас?

– Пока тихо. Духи в доме.

– А может, ушли, пока ты вниз бегал?

– Да нет, в правом окне тень видна. Она движется. В доме чечены.

– Вопрос, что они предпримут? Для чего пришли в сектор? И пришли ли заранее? Но боюсь, нам этого не узнать.

– У них свои заморочки.

– Это ты верно заметил, Стас… Так, а что это за звук со стороны многоэтажек пробивается?

– Я ничего не слышу.

– Уши давно мыл?

– Давно! Тут рожу бы ополоснуть…

– Тихо!

Капитан прислушался. На фоне выстрелов, раздававшихся со всех сторон, он услышал звук работы двигателя приближающегося к сектору автомобиля. Проговорил:

– Какая-то тачка сюда прет. Не к нашим ли соседям? А ну, посмотри с торца.

Вскоре часовой доложил:

– «УАЗ» идет, товарищ капитан, открытый, без тента. За рулем один водитель.

Машину увидел и Сомов.

– Судя по всему, «УАЗ» идет к нашим соседям. Но не тесноват ли будет автомобиль для семи человек? И зачем боевикам машина? – Капитан повернулся к рядовому: – Давай вниз! Буди всех и передай приказ занять круговую оборону.