Утром я поговорил об этом с Айрис.

– Это нечто вроде шантажа, – сказал я, – при котором нет нужды в угрозах; можно сказать, что это угроза «наоборот», когда она говорит ему: «Ты же знаешь, я никому не скажу ни слова». Но она знает. А он знает, что она знает, даже если она никогда об этом не говорит. Поэтому Айвор обеспечивает ее зависимость от него – при помощи чего? В два раза большей суммы, чем он дает Линчам? Она никому не скажет ни слова, потому что не захочет потерять такое щедрое содержание, хотя они никогда не говорили о том, почему он ей дает эти деньги.

– Еще важнее вот что, – продолжила Айрис, – ничего не говорилось о том, почему она с радостью их принимает. Возможно ли это, Роб? Он влюблен в нее, не так ли? Она влюблена в него. Могут ли эти две вещи существовать рядом, любовь и…? Невысказанная угроза?

Я ответил, что не считаю их взаимно исключающими друг друга. Кроме того, мы ведь не знаем этого наверняка. Возможно, у Джульетты другой источник доходов – например, от бывшего мужа, Аарона Хантера.

– Надеюсь, это так, – согласилась Айрис. – Мне не хочется думать, что брат платит двум шантажистам, существующим лишь в его воображении. Что должно происходить в его голове, если он видит угрозу со стороны все новых людей? Только потому, что это возможно.

– Кто, например?

– Джейн Атертон?

Не сразу после того, как это случилось, а спустя два года, когда ему, казалось, ничего не угрожало, Айвор рассказал нам о своей встрече с Джейн Атертон в ее квартире, когда она предложила ему выбрать на память что-нибудь из украшений Хиби. Он сказал, что пришел в ужас, так как никогда не забывал тех слов, которые сказал ей по телефону, когда спросил ее, что она собирается делать. Он почти каждый день жалел о них. Выходя из Палаты общин и садясь в такси, чтобы ехать к ней, он думал о ее приглашении, о ее словах: нам есть о чем поговорить. Это могло значить только одно: она уже решила, что ей делать. Поднимаясь по лестнице, он чувствовал, как сжимается его сердце, это могло быть началом инфаркта. Когда Джейн предложила ему выбрать сувенир на память, он почувствовал огромное облегчение, но Айвор все еще гадал, собирается ли она показать ему жемчуг. Она не показала. А он не мог спросить.

Он никогда больше о ней не слышал, но Джейн Атертон, несомненно, существовала и по-прежнему знала то, что знала.

Я упомянул Аарона Хантера. Потерпев неудачу на выборах в парламент, он участвовал во всеобщих выборах, а потом вернулся на сцену, где все, по-видимому, сожалели о его уходе. Мы все четверо – Айрис, я, Айвор и Джульетта – ходили смотреть на него в «Короле Лире». Конечно, Хантер играл не короля – он был еще слишком молод для этой роли, – а Эдгара, и получил одобрение критиков. Я чересчур чувствителен для «Лира». Выкалывание Глостеру глаз – это для меня слишком, и с каждой постановкой, которую я смотрю, режиссер, или кто там отвечает за подобные вещи, делает эту сцену все более подробной и отвратительной. Когда у этого бедняги вырывают глаза, мне самому каждый раз приходится опускать голову или отворачиваться. И на Айрис эта пьеса действует так же. Казалось, что наши спутники наблюдают за сценой без особых эмоций – насколько я знаю, я этого не видел, – но я чувствовал их холодность, их цивилизованное согласие. Потом мы зашли поздравить Аарона Хантера, они с Джульеттой были в очень хороших отношениях. (У меня такое впечатление, что Джульетта была бы в хороших отношениях со всеми своими бывшими, и, кстати, нынешними тоже, но я могу ошибаться.) Айвор встречал этого актера раньше, и вместо театра эти двое начали беседовать о политике, но их взгляды были диаметрально противоположны, и они вынуждены были это признать. Мы пригласили его поужинать с нами, но Хантер отказался. Он устал, а завтра ему снова предстояло выйти на сцену.

Ресторан, куда мы пошли, находился в Вестминстере, совсем рядом с квартирой Айвора, фактически на полпути между его квартирой, «выставленной на продажу», как выражаются риелторы, и новым домом на Глэнвилл-стрит. Я забыл упомянуть, что один из его риелторов нашел ему дом, элегантный георгианский трехэтажный особняк с лестницей из пяти ступеней, ведущей к входной двери, и кружевными перилами на балконах. После ужина мы отправились посмотреть на него, освещенного старомодными фонарями на площади.

– И Джульетта переедет сюда жить со мной, – сообщил Айвор, легко обнимая ее за плечи. – Думаю, ей нравится мысль о том, что она будет единственной женщиной, с которой я жил.

Пришло приглашение на новоселье к Айвору. Устраивать вечеринку, чтобы отпраздновать переезд, не входило в его привычки. Это, наверное, идея Джульетты, решили мы, так как она начинала оказывать на него такое влияние, как ни одна женщина до этого. Вспомнив насмешки Айрис, когда Айвор назвал Шона Линча своим другом, я спросил ее, на что она готова поспорить, что этого человека на вечеринке не будет, и я был уверен, что Айрис скажет, что об этом не стоит и говорить. Конечно, его там не будет.

– Посмотрим, – ответила она, – но я принимаю пари. Десять фунтов за то, что мы его там встретим.

– Ты, должно быть, шутишь!

– Я совершенно серьезна. Шон Линч будет на вечеринке, и нас с ним познакомят.

Дом Айвора был очень красив внутри, но он был именно таким, как ожидал бы любой, кто знаком с георгианскими домами Лондона, которые подверглись переделке. Прежние владельцы превратили первый этаж в открытое пространство, но разбили на несколько ниш и зон, разделенных арками и рядом колонн. Особняк был обставлен – дизайнерами или Джульеттой? – идеально правильной мебелью. Небольшие группы стульев и низких столиков расставлены там и сям, портреты на стенах, а в центральном помещении – политические карикатуры эпохи Гилрея. Шторы на окнах, как с фасада, так и со двора, спускались до самого пола – тяжелая, атласная ткань цвета темной бронзы. На спинете и золоченой жардиньерке разместили пышные композиции из цветов.

Мы пробыли там минут пять и уже заметили, что гостей гораздо больше, чем мы ожидали, когда к нам подошел Айвор, ведя за собой человека плотного сложения, в слишком тесном для него костюме. Джек Мунро и его жена уже нас заметили и, как я понял, начали к нам подходить, но в этот момент резко повернули в другую сторону и начали о чем-то говорить с Эрикой Кэкстон. Мне показалось, что Айвор поздоровался с нами более экспансивно, чем всегда. Он представил нам своего спутника, коренастого, краснолицего мужчину.

– Айрис, Робин, я хочу представить вам моего друга Шона Линча.

Если бы мы сидели за столом, Айрис толкнула бы меня ногой под ним. Ее широкая улыбка и протянутая с готовностью рука были этим метафорическим пинком. Я тоже пожал ему руку, пока Айвор вел самую оживленную светскую беседу, какую мне доводилось слышать. Что мы думаем о его настольных лампах? Их сделала для него необыкновенная женщина с Уэст-Халкин-стрит. Мы должны узнать французские часы XVIII века, они из Рамбурга. Жить здесь очень удобно, дом не только недалеко от кольцевой линии и Сент-Джеймского парка, но не более чем в десяти минутах ходьбы от станции метро «Пимлико». Я подумал о Хиби, которая могла, если бы осталась жива, иметь дом еще ближе к этой станции.