Этот снимок я вырезала и вклеила в свой альбом. Непонятно, зачем я его веду и почему продолжаю пополнять его. Наверное, я думаю, что когда-нибудь он мне пригодится. Однажды мама сказала мне, что ведение такого альбома является признаком психического расстройства у взрослого человека.

Все то время, пока я жила на Ирвинг-роуд, у меня не было выходных. Я могла бы их иметь, нужно отдать Джерри должное – он не рабовладелец, но не могла придумать, куда пойти, не говоря уже о том, с кем. Когда я работала в библиотеке, были несколько человек, которых можно было бы назвать друзьями, и одна из подруг могла бы пойти со мной, но когда я ушла оттуда, мы перестали перезваниваться. Правда в том, что никто из них не захотел поддерживать со мной отношения. Несомненно, они нашли более веселую компанию. Ну, пусть это был не отпуск, но наступил такой момент, когда мне пришлось на две недели уехать. Мама заболела – ну, не по-настоящему заболела. Ей сделали гистерэктомию, и нужно было, чтобы с ней кто-то побыл, когда она вернется из больницы. Джерри ничуть не возражал. Он сказал, что теперь, когда Джастин ходит в школу, они вдвоем прекрасно проживут. Одна из девушек, Грания или Уэнди, будет рада заехать. Он такой неблагодарный; кажется, он даже обрадовался, что меня не будет в его доме.

Я приехала в Онгар за день до ее выписки из больницы и, должна сказать, с удовольствием провела там одна день и ночь. Без нее там было совсем иначе, тихо и спокойно. Она всегда суетится и дает бесплатные советы, поэтому мне не очень нравился этот дом, но, оценив одиночество в такой красивой обстановке, к которой я не привыкла, я начала думать о том, как счастлива могла бы быть там, если бы мать осталась в больнице. Если бы дом был моим, если бы я получила его в наследство… О, разумеется, она вернулась домой, я привезла ее на следующее утро.

Она самым возмутительным образом носилась со своей болезнью. Очень милая и высококвалифицированная медсестра уверяла меня, что после выписки из больницы мама не будет испытывать боли, но будет чувствовать себя усталой. Я не должна позволять ей поднимать ничего тяжелого. Ну, с этим проблем не было. Мама не пыталась ничего поднимать, ничего тяжелее чашки с чаем. Она весь день сидела, задрав ноги, и жаловалась на ломоту в спине и на головную боль и говорила, что чувствует себя так, словно из нее извлекли все внутренности – это ее слова, не мои. Все удовольствие от пребывания в этом доме испарилось, и я даже начала с нетерпением ожидать возвращения на Ирвинг-роуд.

Я оставила Джерри номер ее телефона, но он не позвонил ни разу. Я твердо решила не ругаться с мамой, и до определенного времени мне удалось исполнять свой зарок. На ее упреки или очередные поучения я только улыбалась и ничего не говорила в ответ. Но она начала меня провоцировать. Я прожила в ее доме десять дней и все это время терпела, но тут я сдалась, закричала в ответ, и мы ужасно поругались.

Все началось с ее вопроса о моей работе. Сперва она заявила мне, что раньше не говорила об этом, поскольку решила, что будет более тактично подождать несколько дней, но больше она не может сдерживаться. Она обо мне беспокоится. Если я действительно хочу быть няней, не лучше ли мне пройти необходимый курс обучения? Есть такие курсы под названием «Няня Норланда». Означает ли это, что я должна прямо сейчас отправиться в город Норланд? О, она еще добавила, что оплатит их, если это потребуется. Я пришла в ярость. Разве я недостаточно взрослая, чтобы самой принимать решения? Если ей хочется потратить на меня деньги, она могла бы выделить мне часть из того, что оставил отец.

– После трех лет в хорошем университете, – отчитала она меня, – ты не должна просить денег у пожилой женщины, которой самой еле хватает на жизнь.

Терпеть не могу таких нелогичных аргументов. Ей едва хватает на жизнь, но, насколько я знаю, она получила восемьдесят тысяч фунтов за ту квартиру в Испании и сказала, что может позволить себе оплатить мне курсы для нянь. Я напомнила матери, что пожертвовала своим отпуском, чтобы приехать и ухаживать за ней. Она ответила, что не просила меня, только сообщила о своей операции; ее соседка была бы рада приходить дважды в день. Разговор перерос в перебранку, моя мать вела себя совершенно неблагоразумно, и закончилось тем, что я сообщила о своем отъезде. Я и так уже провела там десять дней. Стараясь изо всех сил вести себя цивилизованно, я сходила к соседке (необъятной толстухе с вечной улыбкой) и сказала ей, что завтра уезжаю и что не будет ли она так добра заглядывать к матери и выполнять ее просьбы.

Когда я позвонила Джерри, никто мне не ответил. Я оставила сообщение, что вернусь на следующее утро. В четыре часа пополудни дом был пуст. Одна из девушек или мать Джерри должна была забрать Джастина из школы. Так я думала. Было уже полвосьмого, когда они вернулись домой, Джастину уже давно пора было лечь спать, и если бы это от меня зависело, он бы отправился в постель немедленно. По дороге домой я заехала за продуктами, и хорошо сделала, так как в доме почти не оказалось еды, и я смогла приготовить им ужин.

Перед их приходом я осмотрела весь дом, опасаясь, что столкнусь с ужасным хаосом, так как Джерри совершенно не умеет поддерживать порядок в доме, даже на уровне элементарной уборки. Но все было вполне чисто и аккуратно. Ванные комнаты всегда служат показателем чистоплотности, но наш умывальник оказался вытертым после того, как в нем в последний раз мыли руки, и ванну сполоснули. Полотенца не выглядели слишком грязными, как тогда, когда я в первый раз очутилась здесь, а до меня в этом доме заправляла Грания (или Люси, или Уэнди). Я прошла в спальню Джерри и очень удивилась, увидев, что постели застелены. Мужчины редко убирают за собой постель. Они не видят в этом смысла, если рядом нет женщины, которая заставит их это сделать.

Я открыла ящик, где лежали оставшиеся украшения Хиби. Я была почти уверена, что когда заглядывала туда в последний раз – я часто это делала, чтобы проверить жемчуг, – медальон, обручальное кольцо и браслет лежали в серебристой картонной коробке сверху, а старая коробочка от духов с жемчугом лежала под ней. «Почти». Я не могу быть совершенно уверена, ну и что? Джерри иногда бросал взгляд на эти вещи. Они принадлежали ему, он имел на это право. Может быть, он сидел тут по вечерам, тоскуя по женщине, которая их носила.

Одежда Джерри, как мне показалось, была разложена более аккуратно, чем прежде. Но это было почти три года назад, и он мог уже взять себя в руки. Моя комната сохранилась такой, какой я ее оставила, опрятной и аккуратной, конечно, хотя и покрытой пылью. Ну, я не жду чудес, а если бы Джерри вытирал пыль в квартире, это было бы чудом. В комнату Джастина я вошла в последнюю очередь. Я начинала уже сомневаться в ощущении того, что в мое отсутствие тут побывал кто-то еще. (Я не имею в виду Гранию или Уэнди.) И тут меня опять настигли сомнения. Комната Джастина была такой же аккуратной, какой я ее оставила. Я всегда заставляла его убирать все перед тем, как лечь спать, но он ужасно сопротивлялся, и раз за разом Джерри отменял мои распоряжения и разрешал ему оставить все как есть. Я была уверена, что никто из них не мог поставить все вещи на место, тем более что я обнаружила, что у Джастина появилась новая игрушка. Это была модель фермы с коровами и овцами, с парой лошадей и телегой, с сотней кур, с прудом для уток и стогом сена. Фермер с вилами и его жена с ведром для дойки были похожи на пару амишей[10]. Но, я полагаю, ферма ему понравилась. Кто-то – наверное, его бабушка или одна из девушек, сделал ему этот подарок… нет, не так, – это сделал человек, который не очень хорошо знал сына Джерри, если думал, что эта новинка утешит его в мое отсутствие.