Эдди до сих пор поддерживает отношения с Келли. Недавно они виделись, когда Эдди с женой приезжали на отдых в Калифорнию. Что касается почки, то она функционирует отлично, позволяя Эдди нормально жить и работать.

Меган и Майлс прекрасно провели время в Мексике, но через несколько месяцев после возвращения Меган снова слегла. Обычно она предчувствовала ухудшение, которое неизбежно заканчивалось госпитализацией и внутривенным введением мощных антибиотиков. На этот раз все началось неожиданно. Накануне она чувствовала себя достаточно хорошо для того, чтобы заниматься на велотренажере, а на другой день оказалась в отделении скорой помощи с сильнейшей одышкой и всеми показаниями к экстренной госпитализации. Было самое начало учебного года, и единственное, о чем она могла думать, — что бросила своих студентов на произвол судьбы. Подключились коллеги, и ситуация успешно решилась, но это побудило Меган объяснить семье и друзьям, что однажды она навсегда оставит работу, потому что ей приходится все больше времени уделять своему здоровью. Ей важно, чтобы они не испугались: намерение оставить работу вовсе не означает, что она на пороге смерти.

Произнести все это вслух оказалось полезно и для самой Меган. Все не так уж плохо. Вероятно, она уйдет на пенсию до своего сорокалетия, и это будет совершенно нормально. Нормально и то, что у них с Майлсом не будет ребенка, если они не решатся на усыновление. Когда со здоровьем все хорошо, хочется думать, что так будет всегда, что будешь работать до старости, что родишь детей, но стоит попасть в больницу, как начинаешь понимать, что это не только неуместно, но и безответственно. Лечение и поддержание сносного состояния требуют так много времени. Что же будет, когда ей неизбежно станет хуже?

Поэтому Меган все время напоминает себе, что ее жизнь хороша такой, какая она есть. Каждый вечер она возвращается домой, к Майлсу. У них прекрасный дом, близкие родственники и друзья. Майлс по-прежнему заставляет ее смеяться. Они планируют путешествия, насколько это позволяет здоровье Меган. Кроме того, оба заняты делом. Меган начала вести занятия на велотренажере, чтобы собирать деньги в фонд больных муковисцидозом. Она планирует разбить огород, а еще они с Майлсом хотят купить собаку. «В нашей жизни так много хорошего, — сказала мне Меган. — Мы не можем позволить себе детей, но мы ценим то, что у нас есть».

Что касается меня, то в рамках программы для врачей первого года я работаю в трансплантационной клинике и в реабилитационной больнице имени Сполдинга, но больше всего времени провожу ночным дежурным врачом в отделении интенсивной терапии. Так сейчас устроена моя жизнь. Я стараюсь справиться с тем, что мне не хватает преемственности в работе с находящимися в критическом состоянии больными, — я вижу их только в течение 12 часов, а потом теряю из вида. Это странный мир: я нахожусь среди пациентов на грани жизни и смерти, когда весь остальной мир безмятежно спит, а утром ухожу и вспоминаю то, что делала ночью, как странный и причудливый сон, от которого я пробуждаюсь усталой и голодной. В ОИТ нет времени думать о «до» и «после», но я стараюсь привнести то, что узнала от людей, о которых рассказала на этих страницах, в свою ежедневную работу.

Недавно мы организовали группу поддержки для людей, переживших лечение в отделении интенсивной терапии, и их родственников. Мы работаем по субботам, в утренние часы: социальный работник отделения интенсивной терапии, психиатр, еще один врач ОИТ и я. Встречаясь с пациентами и их родственниками за кофе, я выслушиваю мужчин и женщин. Они живы и находятся дома, их супруги рядом, они знают, что будут счастливы. И все же эти люди признаются, что иногда просыпаются среди ночи от кошмарных сновидений, в которых звучит больничная тревожная сигнализация, и начинают рыдать без всякой видимой причины. Пациенты рассказывают, что до сих пор помнят, как их привязывали к койкам, как устанавливали катетеры в центральные вены, как они пытались говорить и не могли выдавить ни звука. Эти истории давно меня не удивляют. Но, несмотря на схожесть этих рассказов, каждый из них по-своему уникален, и я продолжаю учиться.

Мы продолжаем заниматься и клиникой для людей с ПИТ-синдромом. Она пока небольшая, но растет и развивается. Некоторые наши пациенты говорят, что они постепенно возвращаются к обычной жизни, что они в порядке, и тогда я прошу их объяснить, что значит «быть в порядке». Ответы бывают разными. Для одних это означает, что они спокойно спят ночью, несмотря на наличие трахеостомической трубки и портативного респиратора, или длинного списка лекарств, которые надо принимать ежедневно. Для других «в порядке» означает возвращение на работу, способность заниматься спортом, возможность вновь обеспечивать свои семьи.

Есть и пациенты, которым, хотя они и вернулись домой, не хватает устойчивости, чтобы выйти на работу. Днем они легко пугаются, а среди ночи часто просыпаются в холодном поту. ОИТ был для них адом, а выписавшись, многие пациенты обнаруживают, что теперь оказались в чистилище. Они сами себя не узнают. Мы объясняем, что это не признак безумия. Мы ставим им диагноз — ПИТ-синдром — и честно предупреждаем, что, возможно, не сумеем помочь, но по крайней мере мы готовы выслушать.

Одну женщину я отвела в отделение интенсивной терапии, где она когда-то провела почти две недели в наркозе и с интубационной трубкой. Она не помнила, где находится это отделение, но знала номер палаты. Мы не спеша поднялись на нужный этаж и остановились перед дверью палаты. Штора была опущена — значит, палата занята. Я следила за выражением лица женщины, которая силилась что-то вспомнить, но не могла. «Как вы?» — спросила я, опасаясь, что зря все это затеяла. Пациентка не узнавала ни врачей, ни сестер, как, впрочем, и они ее. Аплодисментов не было, как и триумфального возвращения, какое мне представлялось. Но не было и разочарования, сказала пациентка. Наоборот, она испытала облегчение. Это всего лишь палата. Я попыталась посмотреть на ОИТ ее глазами. Да, оно оказалось меньше и не таким угрожающим, каким она его помнила. Она могла прийти сюда — по собственной воле — и снова уйти. Сама.

В каком-то смысле я тоже сейчас осваиваю незнакомую территорию. Все время моего медицинского образования, с его упором на прогнозируемое будущее, например срок ИВЛ, повторные госпитализации и в конечном счете показатели смертности, я не выходила за рамки именно этих оценок. Да, это необходимый фундамент. Но истории, рассказанные в этой книге, помогли мне увидеть, что это далеко не все. Прогулка по отделению интенсивной терапии, разговор за кофе в группе поддержки или прием у врача, который способен объяснить, что происходило в ОИТ, имеют большую ценность, даже если пока мы не знаем, как ее измерить. Но начинать необходимо, потому что мы продолжаем отправлять людей в неизведанный мир, находящийся по ту сторону выживания.

Прошло уже почти 10 лет с того зимнего дня на первом году резидентуры, когда я удалила катетер из яремной вены молодого человека и приняла его запрос в друзья в «Фейсбуке». В каком-то смысле, думаю, вся эта книга выросла из тех событий. Какие-то детали были немного изменены в рассказе, так как память непостоянна, но суть передана точно. Я до сих пор не знаю, как бы я поступила, если бы снова оказалась в том дне. Возможно, я бы проигнорировала запрос в друзья. Несомненно, это было бы более профессионально. Но даже сейчас, много лет спустя, мне до сих пор в глубине души хочется все-таки ответить. «Да, — написала бы я. Это было бы очень простое сообщение. — Теперь можно перестать мычать».