формальное условие применения свободы вообще, из морали все же возникает цель; ведь разум никак не может быть безразличным к тому, каков ответ на вопрос: что же последует из этого нашего правомерного действования…»[160]. Поэтому возникает идея о том, что обусловливает и наши представления о моральном долге, и наше поощрение, соразмерное исполнению долга, «т. е. идея высшего блага в мире, для возможности которого необходимо признать высшее, моральное, святейшее, всемогущее существо, которое одно только и может объединять оба этих элемента»[161]. При этом Кант особо подчеркивает, что идея высшего существа следует из морали и не есть ее основа. Таким образом, мораль обусловливает идею Бога (т. е. приводит нас к выводу о его существовании); в то же время Бог обусловливает ее локальную цель в форме воздаяния за моральное поведение и конечную цель в форме высшего блага, заложенную в идее долженствования. Это напоминает порочный круг, но в этой логической конструкции идея Бога все же играет определяющую роль. Она выступает в качестве необходимого и достаточного условия морального закона (чтобы моральные усилия получили заслуженную награду, необходимо божественное вмешательство; вместе с тем божественная сущность, воплощающая в себе идею блага, доводит эту идею до человека как цель, к которой он должен направлять свои устремления, что является достаточным основанием главного морального принципа).

В силу своих философских установок Кант не мог принять идею Бога как априорное синтетическое суждение и уже исходя из этого обосновывать обязательность нравственного закона. К данной идее он вынужден был прийти окольным путем, через признание истинности нравственного императива: «…если мы с точки зрения нравственного единства как необходимого мирового закона исследуем причину, которая единственно может дать этому закону соответствующую действенность и, стало быть, придать ему также обязательную для нас силу, то мы должны предполагать, что существует единая высшая воля, охватывающая собой все эти законы»[162].

Но если в основе нравственного долга лежат божественные установления, то почему мы их так часто нарушаем? Дело в том, что в человеческой природе присутствует «изначальное зло» (первую часть книги «Религия в пределах одного только разума» Кант как раз посвятил этому вопросу). И в этом состоит еще одна причина, по которой мы должны принять идею Бога: «В самом деле, хотя бы у человека не было морального интереса из-за отсутствия добрых чувств, однако и в таком случае имеется достаточно оснований вселить в него страх перед бытием Бога и загробной жизнью»[163].

Напротив, сознательное следование нравственному закону предполагает наличие «доброй воли». Рассуждая об этом понятии, Кант переходит на высокий стиль: «Добрая воля добра… не в силу своей пригодности к достижению какой-нибудь поставленной цели, а только благодаря волению, т. е. сама по себе… Если бы даже в силу особой немилости судьбы или скудного наделения суровой природы эта воля была совершенно не в состояний достигнуть своей цели; если бы при всех стараниях она ничего не добилась и оставалась одна только добрая воля (конечно, не просто как желание, а как применение всех средств, поскольку они в нашей власти), — то все же она сверкала бы подобно драгоценному камню сама по себе как нечто такое, что имеет в самом себе свою полную ценность. Полезность или бесплодность не могут ни прибавить ничего к этой ценности, ни отнять что-либо от нее»[164]. В понимании важности того, какую направленность имеет воля, Кант перекликается с некоторыми христианскими богословами, в частности с уже цитировавшимся Исааком Сирином[165].

Кант жил в эпоху, для которой был характерен возвышенный и романтический взгляд на мир и на природу человека. Вероятно, этим обстоятельством во многом объясняется его представление о нравственном долге как о чем-то самоочевидном, а также потребность видеть в исполнении этого долга некий религиозный смысл, объединяющий конечную цель человека с конечной целью мироздания. В сознании Канта, кажется, неразрывно соединились моральность и религиозность. Приведу одно его наставление, в котором это в достаточной мере отражено: «Человеческая душа питает (я верю, что это необходимо происходит во всяком разумном существе) естественный интерес к моральности, хотя этот интерес не остается единственным и практически преобладающим. Укрепляйте и усиливайте этот интерес, и вы найдете разум весьма способным к поучению и просвещению для соединения спекулятивного интереса с практическим. Но если вы не позаботитесь заранее, чтобы сделать человека хотя бы немного добрее, то вы никогда не сделаете из него искренне верующего человека»[166].

Сегодня независимость моральных норм от религии многим представляется более чем очевидной. Религию даже нередко обвиняют (и не без оснований) в аморальности, попрании моральных норм, имевшем место в разные периоды ее исторического развития. Однако тут сложно отделить те случаи, когда аморальные поступки действительно совершались во имя религии и были продиктованы двусмысленностью или ложностью ее предписаний, от тех случаев, когда религия служила лишь прикрытием для произвола властей, а также для проявлений людского невежества и темных инстинктов. По крайней мере, если рассматривать действия светской власти и простых людей тех эпох, не имеющие явной религиозной направленности, то мы обнаружим не меньшую ксенофобию, жестокость и безнравственность вообще. Логично сделать вывод, что таков был дух времени, допускавший подобный образ мыслей и действий в качестве едва ли не нормы, что было обусловлено конкретными историческими обстоятельствами. Между тем если вникнуть в суть вероучения любой из мировых религий, мы не найдем там ничего, что оправдывало бы моральное зло; наоборот, все они призывают к соблюдению общепринятых моральных норм. Конечно, иногда остается свобода для трактовки религиозных текстов, и если злоупотребить ею, то смысл некоторых из них можно достаточно сильно извратить. Но это уже вина интерпретаторов, по ошибке или сознательно не учитывающих общий контекст религиозного писания и специфику той исторической эпохи, когда оно появилось.

Вместе с тем особенности религии как общественного института создают условия, которые косвенно способствуют определенным нарушениям моральных норм: гордыни и равнодушию (если не откровенной неприязни) по отношению к тем, кто не принадлежит к той же конфессии, издержкам неестественных сексуальных ограничений, злоупотреблениям религиозных лидеров. Однако ответственность за все это лежит на самих людях и религиозных организациях, допускающих подобные нарушения, а не на религии как таковой (которая по существу представляет собой систему идей, описывающих некое мировоззрение, а также свод правил поведения, непосредственно из этой системы вытекающих).

Как бы то ни было, большинство современных людей, похоже, убеждены, что вполне можно соблюдать все этические нормы, вовсе не будучи рели­гиозным человеком. И в этом случае нравственные поступки заслуживают даже