«Слово «спекулянт» в Советском Союзе означает бесчестного человека, барыгу, наживающегося на дефиците, – размышлял я. – За границей спекулянтов называют бизнесменами, они уважаемые члены общества, а у нас спекулянт – это непойманный преступник. В то же самое время практически все граждане СССР обращаются за помощью к спекулянтам, если хотят приобрести качественную импортную вещь. Летом в городе в глазах рябит от этикеток на задних карманах фирменных джинсов. «Монтана», «Супер перрис», «Леви Страус» – эти марки знают все, но в продаже таких джинсов никогда не было. Их завозят из капиталистических стран спортсмены, моряки, артисты. После пересечения границы джинсы тут же попадают в руки спекулянтов и продаются на базаре по заоблачным ценам. Стоит ли осуждать спекулянтов, если законным путем приобрести импортные вещи негде? Никто же не принуждает тебя пойти на базар и отдать две зарплаты за джинсы с заветным лейблом. Не хочешь – не бери! Ходи в продукции фирмы «Тверь», демонстрируй прохожим свое презрение к импортным тряпкам.

Стоило ли осуждать Маркину, которая намеревалась продать часть вещей из стола заказов? Она – мать-одиночка. Зарплата на заводе оставляет желать лучшего. Кое-что она, конечно же, приносит из цеха, экономит на продуктах, но все равно, чтобы одеть ребенка на базаре, ей никаких денег не хватит. Женщина она молодая, привлекательная. Ей наверняка хочется, чтобы девочка выглядела как конфетка, чтобы за версту было видно, что мамаша о ребенке заботится и ничего для него не жалеет. Спрашивается, на кой черт я вчера взбрыкнул? Пусть бы она купила два одинаковых комбинезона, один из них продала за две цены и осталась бы в выигрыше. Мне-то до ее мелкой спекуляции какое дело, если все так живут? Ухватил две пары финских сапог по блату – беги на базар, продай одну пару и купи себе что-нибудь стоящее. Кроссовки «Адидас», например. Хотя нет, на кроссовки с продажи сапог денег не хватит».

В секцию вошла женщина с крашенными в рыжий цвет волосами. Равнодушно скользнув по мне взглядом, она подошла к стеллажам, заговорила с Татьяной о том, какие сандалии для девочки выбрать на лето.

«Я бы не смог продать лишнюю пару, – вернулся к размышлениям я. – У меня язык бы не повернулся завысить цену в два раза. Пришлось бы, сгорая от стыда, выдумывать причину: «Вот, купили на базаре, ошиблись в размере, теперь не знаем, кому продать».

Я даже почувствовал, как покраснел от одной только мысли, что кто-то из коллег или знакомых мог догадаться, что я хочу наварить шальной рублячок на импорте-дефиците.

Женщины у стеллажа перешли на доверительный шепот. Я не слышал, о чем они говорили, но у Татьяны, стоявшей ко мне лицом, брови от удивления взмыли вверх, потом она что-то переспросила и вышла с рыжей, оставив меня с ребенком дожидаться неизвестно чего.

«Куда твоя мамаша подалась? – мысленно спросил я девочку. – Надолго ли? Заведующую секцией спрашивать неудобно. Она же считает, что Татьяна – моя жена, я по глазам должен понять, куда она пошла».

– Мужчина, вы разве не видите, что ребенку жарко? – с укоризной спросила заведующая.

– Извиняюсь, задумался, – ответил я.

На голове девочки под меховой шапкой оказалась трикотажная шапочка, похожая на чепчик для большой куклы. Я снял этот чепчик, развязал шарфик, расстегнул пальто. Девочка взмокла, волосики слиплись от пота. Я подул ей на макушку, расстегнул пуговицы на шерстяной кофточке. Тут меня, как током, прошила мысль: «Что делать, если она попросится в туалет? Куда ее вести: в мужской или в женский? А в туалете-то что делать? Штаны с нее снимать? Она как заорет, запротестует. Я же не отец ей и даже не любовник ее мамаши, которого она видит каждую субботу. Я для нее посторонний дядя. Мало того, я даже не знаю, как эту малышку зовут. Если она завизжит в туалете, то я попаду в неприятную ситуацию».

Я, как вентилятор, стал обдувать девочку, мысленно умоляя ее подождать маму. На мое счастье, ребенок попался не капризный. Девочка спокойно сидела у меня на коленях, без особого любопытства рассматривая стеллажи с детскими вещами. Наверное, она не в первый раз дожидалась маму в магазине.

Мне показалось, что прошла целая вечность, пока Татьяна появилась в секции. В руках у нее был небольшой сверток из упаковочной бумаги, перетянутый шпагатом. Будь моя воля, я бы высказал ей все, что думаю по поводу ее отлучки, но в присутствии посторонних ругаться было нельзя. Я изобразил ангельское терпение и, не выказывая недовольства, дожидался, пока Маркина определится с покупками, поможет завсекцией упаковать их в бумагу.

– Пошли оплачивать! – сказала Татьяна.

Я опешил от такой наглости. Оплачивать – дело хорошее и даже необходимое, но кто ребенка одевать будет? Я, что ли?

Я ничего не успел сказать. Маркина вышла, оставив дочь на мое попечение.

«Твою мать!» – мысленно выругался я и стал застегивать пуговки на кофточке.

– Завяжи мне шарф спереди, – попросила девочка.

– Конечно! – легко согласился я. – Ты уже большая, шарфик надо спереди носить. Покажи тете, сколько тебе годиков?

Девочка показала три пальца.

– Она у вас в детский сад ходит? – спросила завсекцией. – Болеет не часто? У меня дочка только с больничного на больничный летает. Не успеет внучку в детский сад увести, как воспитательница уже звонит: «Заберите, у ребенка температура поднялась». Я объясняла и дочке, и зятю, что ребенка закалять надо, но разве сейчас кто к старшим прислушивается?

Я натянул резинку вокруг меховой шапочки, шарфик завязал концами вперед, как пожелала девочка. Помнится, в детстве я тоже считал, что шарф концами назад повязывают только малышне. В детском саду воспитательница завязывала его, как я хотел, а родители – исключительно концами назад. Еще меня заставляли ходить в детский сад в шортах, надетых поверх колготок. Если с шарфом мне пришлось смириться, то от сочетания колготок и шорт я избавился, заявив, что в таком виде в группу не пойду и буду до вечера сидеть в раздевалке. Отругав меня как следует, родители вынуждены были пойти на уступки и больше меня как клоуна не наряжали.

– Ну, пошли! – Я подхватил девочку на руки и вышел из секции.

– Мы к тете Томе поедем? – спросила она.

– Сегодня – нет, – неуверенно ответил я. – Времени уже много, тебе спать пора. Все дети после обеда спят.

– Жалко, – покорно сказала девочка. – Я хотела у тети Томы в куклы поиграть. Они у нее настоящие, ходить умеют.

– В другой раз! – обнадежил я ребенка. – Сегодня, сама видишь, мы весь день в магазине проторчали.

Я направился с девочкой к лестничной клетке, где было прохладнее. По дороге нам попалась секция детских игрушек. Дверь в нее была открыта. Покупателей не было. Не знаю, что потянуло меня в эту секцию, но я вошел.

– Добрый день! – поприветствовал я продавщицу, женщину лет тридцати пяти. – Не могли бы вы меня проконсультировать? Я из милиции.

Я достал служебное удостоверение, мельком показал женщине.