— Э-ээ… да.

— Хотя при нашей первой беседе вы утверждали, что не покидали студии до тех пор, пока не настала пора идти на автобус.

— В самом деле? Что ж, вполне возможно. Видимо, я подумал, что не стоит будоражить ваше воображение рассказом про опиум.

— Каково было состояние Гарсии, когда вы покинули студию? — спросил Аллейн.

— Он был совершенно спокоен.

— Он говорил ещё что-нибудь после того, как выкурил трубку?

— О, да. Немного, правда.

— Что он вам сказал?

— Что он счастлив.

— И все?

— Сказал, что из любого, даже самого затруднительного положения можно найти выход, если хватит храбрости. Больше, кажется — ничего.

— Вы отнесли опиум с трубкой назад, в дом?

— Нет.

— Почему?

— Горничная собиралась менять мне постельное бельё. Мне не хотелось с ней встречаться.

— И где вы оставили наркотик?

— В коробке, под кроватью Гарсии.

— А когда забрали?

— Сегодня утром, до начала занятий.

— Все было на месте?

— Не знаю.

— Вы уверены?

Малмсли раздражённо фыркнул.

— Я заглянул в коробку. Опиум и трубка лежали там, где я их оставил. Я забрал коробку и отнёс к себе.

— Сколько там опиума?

— Представления не имею. По-моему, банка ещё наполовину полна.

— Как вам кажется, не мог ли Гарсия курить ещё после вашего ухода?

— Ответ тот же — представления не имею. Не думаю. Впрочем, я на сей счёт голову себе не ломал.

Аллейн изумлённо посмотрел на него.

— Неужели вам и вправду не приходило в голову, к чему это могло привести?

— Боюсь, что не понимаю вас, инспектор.

— Мне кажется, вы прекрасно понимаете, мистер Малмсли. Все, что вы рассказали мне про Гарсию, позволяет сделать один, весьма печальный вывод.

Малмсли подскочил, как ужаленный.

— Что за дикая ерунда! — возмутился он. — Я рассказал вам всю правду. Вы… вы не имеете права обвинять меня в том, что я… Что я нарочно одурманил Гарсию, чтобы…

— Вы все понимаете, мистер Малмсли. Вы перестали отпираться сразу после того, как поняли, что при обыске опиум неминуемо обнаружат. Вы также поняли, что, давая показания, Гарсия не преминет упомянуть эпизод с опиумом. Возможно, вы также слышали, что состояние наркотического опьянения может служить частичным оправданием при совершении преступления.

— Вы хотите сказать… Если Гарсию будут судить за убийство, то он… попытается переложить часть вины на меня? Но это… Это же просто чудовищно! Нет, я даже слушать вас не желаю. У вас чересчур разыгралось воображение, инспектор. Только слишком впечатлительные натуры способны напридумывать такое.

— И только глупцы способны оставаться беспечными с учётом тех обстоятельств, которые окружают вашу встречу с Гарсией в прошлую пятницу. Спуститесь на землю, мистер Малмсли. До сих пор вы вели себя — извините за сравнение, — как помесь Дориана Грея со второразрядным современным интеллектуалом. И результат получился отнюдь не из тех, что способны внушать доверие дотошным полицейским. Заявляю вам со всей ответственностью: ваше положение весьма серьёзно.

— Вы подозреваете Гарсию?

— Мы подозреваем всех вместе и никого в отдельности. Судя по вашим словам, в пятницу вечером, когда, как мы предполагаем, и подстроили эту ловушку, Гарсия вполне мог находиться в состоянии наркотического опьянения. Одурманили же его вы.

— По его собственной просьбе! — выкрикнул Малмсли, заметно утративший самообладание.

— Вот как? А вы уверены, что он это подтвердит? А вдруг он возьмёт да заявит, что вы его уговорили?

— Нет, он сам захотел. И я дал ему всего одну трубку. Это — сущий пустяк. Проспав несколько часов, он бы встал с совершенно ясной головой. Более того, когда я уходил из студии, он вообще уже на ходу засыпал.

— И когда, по-вашему, он мог проснуться?

— Не знаю. Как я могу судить? В первый раз опиум действует на всех по-разному. Трудно сказать. Но в любом случае, по прошествии пяти часов он был уже как огурчик.

— Считаете ли вы, — тщательно подбирая слова, спросил Аллейн, — что роковую ловушку для Сони Глюк подстроил именно Гарсия?

Малмсли побелел как полотно.

— Не знаю, — пролепетал он. — Я ничего не знаю. Я думал, что… Словом, да — я считал, что это его рук дело. Но вы просто загнали меня в угол. Ведь если я соглашусь, что это он, то становлюсь соучастником… Нет, я решительно отказываюсь…

Голос Малмсли сорвался на визг, губы дрожали. Казалось, он вот-вот расплачется.

— Ладно, хватит об этом, — жёстко оборвал его Аллейн. — Давайте займёмся теперь вами. Итак, вы сели на шестичасовой автобус?

Больше понукать Малмсли не требовалось — он торопливо поведал во всех подробностях, как провёл уик-энд. Посетил выставку, затем поужинал в «Савое» и поехал на квартиру приятеля. Просидели до трех часов ночи. Всю субботу провёл в обществе того же приятеля. Вечером они вместе сходили в театр, а спать легли, как и в прошлый раз, совсем поздно. Аллейн то и дело перебивал его, уточняя подробности. Когда они закончили, уже никто не узнал бы в потрясённом и растерянном Малмсли прежнего самоуверенного спесивца.

— Ну что ж, вроде бы, все ясно, — сказал наконец Аллейн. — Мы, разумеется, проверим все ваши показания, мистер Малмсли. Кстати, я посмотрел ваши иллюстрации — они очаровательные.

— Весьма признателен, — пробормотал Малмсли.

— Особенно мне приглянулась ваша акварель — с тремя косцами.

Малмсли резко вскинул голову, но промолчал.

— Вам когда-нибудь приходилось бывать в Шантильи? — полюбопытствовал Аллейн.

— Нет.

— И вы не держали в руках книгу «Три часа счастья герцога Беррийского»?

— Нет, не имел счастья.

— Но, возможно, иллюстрации к этой книге вы где-нибудь видели?

— Я… Может быть.

Глядя на внезапно побагровевшего Малмсли, Найджел уже вспоминал, не пригрезилось ли ему поначалу, что у художника бледное лицо.

— А не помните ли вы книгу под названием «Утешения критика»?

— Я… нет, не помню…

— Может быть, у вас такая книга имеется?

— Нет… Я…

Аллейн наклонился и, взяв с пола книгу, положил её на колени Малмсли.

— Эта книга принадлежит вам, мистер Малмсли?

— Я… Я отказываюсь отвечать. Это уже становится вконец невыносимым.