Атын!.. Уране не понравилось. Но недаром же Тимир остерегается. Не зря Сандал повелел вдвое увеличить исстари утвержденный срок отдачи ребенка другим людям. Потерять его из-за звучности имени, привлекающего злых духов, равносильно крушению семьи, окончанию родовых колен. А с таким негромким, незначительным, может, не позарятся, не глянут даже.

Лахса почти ежедневно приходила что-нибудь выпрашивать. Нога за порог, а глазки уже зырк-зырк по сторонам: что бы еще такое выклянчить сверх и без того щедрого уговоренного. Взгляд ее с каждым днем становился все алчнее. В прошлый раз понадобились мотыжка-копоруля для выкапывания кореньев и кусок шкуры с лосиного хребта на подошвы торбазов. Потом потребовалось слюдяное глядельце для дочери. Урана отдала свое.

Скоро нянька мало-помалу все в доме подберет. У Тимира иной раз так и вертелось на языке сказать: пусть бы Лахса юрту на закорки взвалила и унесла. Однако помалкивал. Обряд обратно не переделаешь. Следовало раньше хорошенько подумать, чьим рукам ребенка доверить. Жена готова полдня слушать рассказы Лахсы о сыне. Какой он смышленый, как уже твердо стоит на ножках и пробует перебегать от лежанки к столу. Тимир тоже рад бы послушать, но отчего-то и голос няньки стал ему неприятен. Визгливый, словно скрип напилка о камень. Такой голос бывает у человека, которого только что обидели, обделили несправедливо.

– Болезный мальчик, – вздыхает Лахса. – Надо бы три раза в день натирать его сливками у огня.

– Есть, есть сливки!

Урана виновато глянет на мужа – опять без сливок остались, взмахнет широким подолом и бежит в молочный погреб. Пока не занесет полный туес, Лахса сидит в углу, скромно опустив глазки.

Ночью жена спит плохо, ворочается, тревожится, что не выдержит сынок, вступит в вечный Круг… Неизвестно же, как его в самом деле содержат. Вдруг нянька лжет, что каждый день натирает мальчика свежими сливками? Детей в семье – куча, каждому по ложке, так и здоровьице воспитаннику править нечем…

Пес Радость-Мичил толст, капризен и еще не ходит. Братья и сестры его, щенки соседской суки, выросли и бегают по селенью, высунув языки. Ищут, где бы чего урвать. Прыткие, верткие, как все детеныши на свете. Для них первый год все равно что для человека четверть жизни. Одного, серого, отдали слепой знахарке Эмчи́те. Так вышел добрый поводырь. Она теперь никуда без него. А злосчастный Радость-Мичил, наверное, не выдержит человеческого обращения, издохнет от разрыва заросших салом кишок…

* * *

Кто-то в белых одеждах спустился по тропке с вершины холма. Сандал? Случилось чего, коль с утра нужда в кузнеце? В руках жреца белел непонятный сверток. Продолговатый предмет, закутанный почему-то в детское заячье одеяльце. Сандал поприветствовал издалека:

– Да будут благословенны дни твои, Тимир.

– И твои. – Кузнец неловко нагнул голову вместо поклона. – Новости есть?

– Много…

Голоса заставили обернуться Урану, уже заходившую в дом. Заволновалась, приметив Сандалов сверток. Отступила назад.

– Младенец! – вскричала, приблизившись. – Чей же, откуда?! – Поздороваться даже забыла.

– Вот уж не знаю. – Жрец развел бы руками, не будь они заняты. – Бурею принесло. Встал утром, а на пороге дитя.

– Подкидыш! Мальчик?

– Девчонка.

Крепко прижав к себе раскормленного пса, Урана задумалась в жалости к брошенной крохе. Кого из молодух с пузом встречала? Кто мог ребенка отринуть? Ах какая же лютая мать – родное, рожоное дитятко подкинула чужим на порог!

Жрец между тем рассказал о беде в Сытыгане. Ночью к нему, презрев запрет носящим платья всходить к селенью у Каменного Пальца, примчалась дочка старшины Никсика. Умоляя скорее бежать к неизвестно чем отравившимся родичам, упомянула о каком-то незнакомце в странной одежде. Он-де приходил в аймак с отшельником Сордонгом.

Сандал и сейчас поморщился от раздражения. День и ночь, полные мерзости, смешавшие рождение и смерть! Пришлось будить своих, отправлять к рыбакам. Вернулись лекари под утро усталые, расстроенные. Помочь не удалось. Мужчины аймака и жена Никсика были уже мертвы.

Ошарашенная новостями Урана забыла о почтительности, заговорила непозволительно громко:

– Вот чей это ребенок! Значит, несчастная Кэнгиса умерла! Видела я ее летом, в бремени…

– …а сам Никсик куда-то исчез, – перебил жрец, тоже чуть повысив затвердевший голос.

Кузнец больно ткнул жену в бок: цыц, молчи, глупая женщина! Урана аж охнула тихонько. Сандал, кажется, не заметил и продолжал:

– В старой юрте на отшибе жрецы обнаружили еще двух покойниц и остылое тело ребенка. – Он тяжело вздохнул. – Если можно назвать ребенком шестипалого уродца, каким они его описали. Эти просто замерзли. Остальные сытыганцы, четыре женщины и семеро детей, живы, но почти все чем-нибудь больны…

Жрец помолчал и добавил, вопросительно поглядывая на Урану:

– А новорожденная здорова. Хорошая девочка. Не знаю только, кому отдать.

У женщины задрожали губы. Прижала ко рту ладонь, чтобы скрепиться, не расплакаться. Едва не выронила затявкавшую собаку.

Кузнец с изумлением воззрился на жену. Что-о?! Взять к себе сытыганского отпрыска? Ребенка худого рода?

– Нет уж, Сандал, прости, – крякнул, кусая губы. – Хватит с нас щенков.

– Я не просил вас забрать дитя к себе, – холодно напомнил жрец. – Я просто сказал: не знаю, куда девать. – Ему было хорошо известно, что Тимир, если вот так упрется, становится как скала – в сторону не свернешь.

– Вдруг эта девочка несет несчастья? – начал оправдываться пристыженный кузнец. – Родичи ее почему-то погибли…

– Оно так, – согласился Сандал, покачивая расплакавшуюся малышку, будто вдруг сообразившую, что взрослые говорят о ней.

Детский плач больно ранил материнское сердце Ураны. Ребенок, наверное, голоден. К груди женщины горячо прилило молоко, вроде бы давно ушедшее. Но сунуться с предложением покормить не решилась. Мельком посмотрела на мужа. Тимир поправил сбившийся на челе ремешок, придерживающий волосы. Лицо его было красным от недовольства. И тут Урана с облегчением увидела Лахсу. Спеша к ним, нянька взмахнула рукой.

– С утра начала ходить, – пробормотал кузнец.

Неожиданно жрец резко прижал палец к губам. Посуровевшие глаза его метнули молнии:

– Не проговоритесь, что ребенок из Сытыгана. Забудьте об этом навеки, не портите девочке жизнь!

Супруги растерянно переглянулись и поспешили кивнуть.

– Может, Лахса с Манихаем к себе возьмут? – скорбно прошептала Урана.

– Возьмут, – убежденно сказал кузнец.

Низенькая грузная нянька запыхалась. Не догадываясь об уготованном, еще с дороги отбила поклон озаренному. Заулыбалась во весь рот… и куда же исчезла радостная улыбка женщины, когда ее принялись уговаривать на прикорм нового дитяти! Круглое лицо мгновенно вытянулось, глазки заюлили по сторонам. Но прекословить Лахса не посмела. Предваряя расспросы, Сандал коротко пояснил: