Бедняжка Чара.

Лужайки Ля Джокондетт всегда напоминали ему о доме – в симметрии фруктовых деревьев, растущих на притененных газонах, а также в цветочных клумбах было что-то от вершин айсбергов, плывущих по морю безукоризненно постриженной травы. То же самое ощущение вызывали белокаменные стены и пирамидальные крыши. Такие тихие, чистые и ярко освещаемые по ночам.

Дверь, ведущая из сада в дом, была широко распахнута. Он осторожно заглянул внутрь, но никого не увидел. Странно. Ля Джокондетт, конечно, уже не имел даже той популярности, какой обладали менее шикарные бордели, ведь наиболее богатые граждане города оказались заперты в Куполе, но хотя бы несколько девочек должны были слоняться по окрестностям в ожидании клиентуры, ищущей их услуг – растворения и грез в объятиях ядовитых шлюх.

Взбежав по винтовой лестнице, серый великан оказался на втором этаже, где вдоль трех застеленных плюшевыми коричневыми коврами коридоров тянулись ряды спален. Первая комната пустовала. Как и следующая, и следующая, и следующая.

Страх заколол в его позвоночнике, и Эшер крикнул. Топота охранников он так и не дождался. Не выглянули в коридор и проститутки, удивленные или же недовольные тем, что кто-то мешает их работе. Эшер обладал собачьим чутьем на разного рода махинации, и все это весьма дурно пахло. Ля Джокондетт был пуст, и не было ни единого намека ни на Купера, ни на Леди, чей грубо изображенный лик украшал погнутую монету.

Снаружи зачинался голубой рассвет – окно, в которое сейчас смотрел Эшер, выходило на запад, но строения за каналом уже купались в холодных лучах. Был там и один особенный узкий домик, некогда служивший чьей-то дачей, а теперь включенный в ряд других зданий, используемых Ля Джокондетт в качестве дополнительных помещений для гостей или проведения особенных мероприятий. Вот уже несколько лет, как бордель не испытывал в них потребности, и пристройки лежали во мраке. Но сегодня в окне на третьем этаже горела одинокая свеча, озаряя облаченную в черные одеяния фигуру, танцующую среди колонн под освещенным окном.

Эшер наблюдал за силуэтом Леди Ля Джокондетт с расстояния – их разделяли двор и воды канала; он нащупал в кармане погнутую монетку, несшую ее изображение. Это была не наводка, но западня.

Купер услышал вой Эшера, разнесшийся над водой. Вопль первобытного отчаяния, звонкий, как бой колоколов, в своей чистоте, и пускай Купер был знаком с серым человеком не более суток, но узнал его голос. Спрыгнув с кровати Теи, он стряхнул с себя апатию, оставленную отравленными пальцами, копавшимися в его сознании. Отбросив в сторону гардину, он увидел на другом берегу канала и самого Эшера, стоявшего посреди сада Ля Джокондетт. Его долговязый силуэт изогнулся назад, всем своим видом изображая страдание, а запрокинутое дымчатое лицо смотрело прямо в окно, где стоял Купер. Тот все еще не мог сфокусировать зрение, но ему показалось, будто он видит, как из тьмы выскальзывают черные марионетки и обступают Эшера со всех сторон.

– Что там делает Эшер? – спросил Купер, пытаясь сбросить наваждение и не обращать внимания на устроенный для него Теей кукольный спектакль. «Сид и Марти Крофт[22] не имеют никакого отношения к Клеопатре», – подумал он.

– Ну, – подала голос Тея, закинув ногу на ногу и развалившись в кресле-лежанке, – мне кажется, он разражается воплями неукротимого гнева.

Она улыбнулась.

Стерва улыбалась. И вместо того чтобы прийти в ярость, Купер почему-то ощутил спокойствие. Это было странно. Зато теперь он понимал, как его гостеприимная хозяйка завоевала умы и сердца целой исторической эпохи, – для нее это было раз плюнуть.

– Но ты же сказала: мой спаситель, мой монохромный спаситель…

– Верно, – кивнула она с едва заметным энтузиазмом, словно бы он ткнул в какую-то скрытую под самой поверхностью тайну, которой ей крайне хотелось поделиться; понимание Купером, что это только спектакль, нисколько не умаляло произведенного эффекта. – И совершенно не покривила душой. Потерпи немного, Купер-Омфал, и скоро в твою жизнь вернется определенность. Рано или поздно.

Кукольное представление закончилось. Силуэты принадлежали головорезам, вооруженным и значительно превосходящим Эшера числом. Купер повернулся спиной к окну, чувствуя, как в его душе растет негодование. Он вновь усомнился в мотивах этой женщины – царицы, – которой из всех известных ему представительниц прекрасного пола следовало доверять менее всего. Купер потряс головой и выругал себя: «Назвать меня тупицей было бы преуменьшением всего хренова года. Иисус на хлебушке, нельзя было позволять Клеопатре заманить себя обещаниями безопасности; не тогда, когда тебя похитила компания ублюдков и у тебя есть все основания для того, чтобы совершить самоубийство!»

– Кажется, я совершенно забыл спросить, кто меня похитил, верно? – Купер говорил спокойно и уверенно. Пускай ему и противостоял опыт двух тысяч лет и память об интригах многочисленных империй, но он собирался использовать свою принадлежность к мужскому полу себе во благо. Больше его уже не удастся соблазнить, поскольку теперь он знал, с кем имеет дело. – Я не спросил, кто напал на меня, Эшера и Сесстри. Почему бы это, Тея Филопатор? Не расскажешь, почему и драка, и похищение столь кстати ускользнули из моей памяти, когда я проснулся в твоем психотропном борделе?

Одно плечо приподнялось и опустилось – Леди не нуждалась в завершении этого жеста, поскольку каждое сочленение ее тела участвовало в единой хореографии эмоций.

– Последствия травмы головы бывают очень разнообразными, Купер, – промурлыкала она, – и, сказать по правде, наша встреча совершенно выбила тебя из колеи.

Он покачал разбитой головой.

– Уж не ты ли только что восхваляла удивительную устойчивость моей психики? Способность сохранять трезвость мысли перед лицом всей этой, кхм… абсурдности пробуждения? – Он продолжал давить, хотя по-прежнему испытывал значительное благоговение перед историей женщины, к которой он сейчас обращался. – После всего того, что я в последнее время повидал, одна мертвая египтянка уж точно не могла выбить меня из колеи. Даю еще одну попытку.

– Я ни в чем не обманывала тебя, Купер-Омфал, – мягко произнесла Тея, касаясь руки Купера с отточенной двумя тысячами лет грацией. Ох уж эта грация! Купер подозревал, что она даже ветры пустить не сможет так, чтобы те не показались дыханием самого Зефира. – Прошу, вспомни об этом, когда будешь выносить свой приговор в конце представления нашего театра теней.

– Это не объясняет…

– О, а вот и он!

– Эшер?

Купер больше не видел его в окне, но серый человек определенно не мог так быстро не то что канал переплыть, а даже от своих преследователей оторваться. Занавес опустился, когда легендарная хозяйка развернула его лицом к себе.

– Разве я не обещала тебе монохромного спасителя?