— Только не я, — ответила она и села, положив ногу на ногу.

После утренней встречи Джен Рид выглядела иначе. Вероятно, ей удалось поспать и немного прийти в себя. Она переоделась в простую юбку и белую шелковую блузку.

— Я хочу принести извинения за Пэм Стерн. Она слишком много времени провела на улице.

— Откуда возникла вся эта история?

— Не знаю. Кто-то позвонил на студию, — ответила она.

— Психотерапевт.

— Я правда не знаю, — Рид улыбнулась. — Но если бы знала, все равно не сказала бы.

— Ах, вот оно что! Корпоративная этика поднимает свою уродливую голову.

— Появилось что-то новое? — поинтересовалась Джен и вытащила из сумочки маленький репортерский блокнот.

— Нет.

— А чего следует ждать?

— Отчета патологоанатома. Возможно, он обнаружит следы крови или спермы убийцы. Если у нас будут образцы, дело сдвинется с мертвой точки. Существует высокая вероятность, что он и прежде совершал преступления на сексуальной почве, а значит, в базе данных есть его ДНК. Таков следующий шаг.

— Хорошо, — сказала Джен и записала что-то в блокнот. — Я буду ждать. Что-нибудь еще?

Лукас пожал плечами.

— Пожалуй, нет.

— Хорошо. Тогда мы можем на этом закончить.

И она ушла, оставив после себя аромат духов.

Но перед тем как она сказала «хорошо», возникла едва заметная пауза. Шанс перейти на другой уровень отношений? Лукас не был уверен.

Коннел зашла к нему через несколько часов.

— Результатов вскрытия все еще нет. У жертвы синяк на лице, как будто кто-то ущипнул ее. Возможно, экспертам удастся получить отпечаток пальца. Но шансов немного.

— Больше ничего?

— Пока нет. У меня тоже одни пустышки, — добавила она.

— А тот заключенный, который видел татуировку «РРР»? Как его звали — Прайс? Если не появится ничего нового, давай съездим завтра в Уопан и поговорим с ним.

— Ладно. А как далеко до Уопана?

— Пять или шесть часов.

— Может быть, слетаем туда?

— Ну…

— Думаю, у меня есть возможность получить в наше распоряжение патрульный полицейский самолет.

Уэзер положила голову на грудь Лукаса.

— Лучше бы вы поехали на машине. Зачем еще один стресс? — проворчала она.

— Мне не хотелось выглядеть трусом.

— Многие люди не любят летать.

— Но им приходится, — ответил Лукас.

Она похлопала его по животу.

— С тобой все будет в порядке. Если хочешь, я дам тебе кое-что, чтобы ты смог немного расслабиться.

— У меня в голове все перепутается. Я потерплю. — Он вздохнул. — Главная проблема состоит в том, что я не участвую в расследовании по-настоящему. Все сделала Коннел, я не могу придумать ничего нового. Не получается. Колесики не вертятся, как раньше.

— Что случилось?

— Я и сам не знаю, в чем дело. Мне никак не найти ниточку, за которую надо потянуть. Если бы мне удалось добыть хоть какую-то информацию, касающуюся личности убийцы, появилась бы отправная точка. А сейчас ничего не остается, кроме как изучать бумаги.

— Ты говорил, что он, возможно, употребляет кокаин…

— Более пятидесяти тысяч жителей Городов-близнецов регулярно нюхают кокаин, — сказал Лукас. — Я могу потрясти кое-кого из дилеров, но вряд ли получится узнать что-нибудь полезное.

— И все-таки это шанс.

— Необходимо нечто большее, и в самое ближайшее время. Он сходит с ума, между двумя последними убийствами прошло меньше недели. Скоро произойдет следующее. Наверняка он уже замышляет его.

Лукас ненавидел самолеты и боялся их. А вот к вертолетам, без всякой на то видимой причины, относился гораздо лучше. Они вылетели в Уопан на маленьком четырехместном самолете. Лукас устроился сзади.

— Никогда не видела ничего подобного, — с едва заметным удовлетворением сказала Коннел.

— Ты преувеличиваешь, — мрачно отозвался Лукас.

Аэропорт расположился на открытом месте, продуваемом всеми ветрами. Коричневая машина штата поджидала их под знаком, сообщающим, что они прилетели в Уопан, и полицейские направились прямо к ней.

— Я думала, ты вышвырнешь летчика в окно, когда нас начало трясти. Ты чудом не взорвался. У меня возникло ощущение, будто у тебя вот-вот лопнет голова, совсем как надувная резиновая лодка, когда давление становится слишком высоким.

— Да-да.

— Надеюсь, перед обратным полетом вы с пилотом поцелуетесь и заключите мир, — продолжала Коннел. — Я не хочу, чтобы он вел самолет и при этом боялся, что ты прикончишь его.

Лукас резко повернулся к ней, и Коннел отступила назад, на ее губах появилась неуверенная и немного испуганная улыбка. Темные очки, белое как мел лицо — Лукас походил на маньяка. Он терпеть не мог самолетов.

Когда они подошли к машине, надзиратель из Уопана бросил газету на заднее сиденье и выбрался наружу.

— Мисс Коннел?

— Да.

— Том Дэвис, — представился тучный спокойный мужчина с розовыми щеками, тусклыми голубыми глазами и гладким, как у младенца, лбом. У него были седеющие усики, чуть шире, чем у Гитлера. Надзиратель улыбнулся, пожал руку Коннел и повернулся к Лукасу. — Вы ее помощник?

— Я пошутила, — поспешно сказала Меган. — Это заместитель начальника полиции Миннеаполиса Лукас Дэвенпорт.

— Ой, извините, сэр, — сказал Дэвис и подмигнул Коннел. — Садитесь, пожалуйста. Нам предстоит небольшая поездка.

Дэвис вспомнил Д. Уэйна Прайса.

— Неплохой парень.

Надзиратель вел автомобиль, не убирая одной ноги с педали газа, а другой — с тормоза. Постоянные рывки вперед и торможение напоминали Лукасу недавний полет.

— Прайс осужден за то, что зарезал женщину. Ее внутренности пришлось собирать с асфальта в ведро, — рассказала Коннел.

Она говорила так, словно речь шла о самых обычных вещах.

— И тем не менее он не входит в десятку худших наших подопечных, — таким же небрежным тоном ответил охранник. — У нас сидят типы, которые насиловали, убивали и ели маленьких мальчиков.

— Да, плохие парни, — сказал Лукас.

— Совсем плохие, — подтвердил Дэвис.

— А что говорят о Прайсе? — спросил Лукас. — Он утверждает, что невиновен.

— Как и пятьдесят процентов остальных заключенных. Впрочем, большинство из них формулируют это иначе. Они твердят, что закон не был соблюден и процесс проходил с нарушениями. То есть они не оспаривают, что совершили преступление, неважно какое, лишь повторяют, что все точки над «i» не расставлены, следовательно, с ними поступили несправедливо. Никто не относится с такой педантичностью к законам, как преступники, — сказал надзиратель.