На галерее, озаренной косыми лучами луны, раздавались возбужденные мужские голоса. Судя по ним, на ее любимой скамье и вокруг расположились Мистина, Острогляд, Улеб, Стейнкиль. Еще кто-то прислонился к столпу ограждения, кто-то полулежал у ног ближайших изваяний. На полу горел светильник, озаряя расставленные прямо на мраморных плитах кувшины с вином и разнородные кубки.

– И вот будет нам этот лысый хрен заливать! – слышался возмущенный голос Добровоя.

Эльге вдруг вспомнилась его мать, Желька: в такие мгновения между матерью и сыновьями сходство проявлялось во всей красе. Желька для столь далеких путешествий была уже стара, но две ее юные дочери – Данка и Негоша – состояли в числе Эльгиных служанок.

– Девкам дали по восемь серебрушек! – возмущенно продолжал Добровой. Видимо, сестры успели ему похвалиться царским пожалованием. – А их почти два десятка! А нас всего пятеро, и нам дали по пять! – Он выставил пятерню с растопыренными пальцами для наглядности. – Мы им – хуже девок! Так-то им люди нужны воевать! Пусть девки ему воюют с сарацинами!

– Да княгиням сколько дали! – прогудел кто-то, сидящий на полу.

– Это кто здесь считает мои милиарисии? – Эльга вышла на галерею.

В просторном синем мафории она почти сливалась с темнотой, только лицо белело. Кто-то охнул, кто-то квакнул от неожиданности; кто-то, сидевший на ограждении, дрыгнул ногами, едва не свалившись во двор – на камне костей бы не собрали, – но успел уцепиться за столп. Все встали.

– Мы тебя разбудили? – Мистина поставил кубок на пол и вышел ей навстречу. – Я говорил этим подлецам: не орите.

– Нет, мне просто не спится.

Эльга прошла между отроками, милостиво не замечая, что половина по жаре сидит в одних портах без сорочек.

– Садись, госпожа, – Мистина усадил Эльгу на ее обычное место, где перед этим сидел сам.

На другом краю мраморной скамьи клевал носом Острогляд. Все снова уселись кто где был. Кто-то из тьмы подал ей кубок; она глотнула и убедилась – опять хлещут неразбавленное. Но ничего не сказала: парням тоже надо отдохнуть после такого дня.

– Мы не считаем твои милиариссии, – Мистина сел с другой стороны возле нее. – Отроки посчитали свои. Они не очень-то сильны в счете, – он усмехнулся, глядя на Добровоя, – но чтобы счесть до пяти, большой учености не надо.

– Пять? – Эльга подняла брови. – Вам дали по пять милиарисиев?

Вместо ответа Добровой взмахнул крошечным мешочком.

– И ничего – для князя, – добавил Улеб. – Ни-че-го! Ни хренашечки. Хоть бы захудалое какое блюдечко передали. Нет же… мужежабы!

У Эльги вытянулось лицо. Поскольку мужская и женская половины русского посольства обедали отдельно, то и дары им вручали отдельно. А утомленная пятью приемами почти подряд и двумя беседами с василевсом, больше похожими на споры, она не нашла сил полюбопытствовать, чем одарили мужчин. И уж конечно, ей представлялось обязательным, что для Святослава, князя русского, будет передан некий дар, равный тому, что получила она. И вот…

– Совсем ничего? – повторила она, едва веря ушам.

Мелькнула мысль, будто отроки, уставшие от впечатлений, посеяли царский дар по дороге, но Эльга ее отогнала. Они, конечно, не большой учености мужи, но и не раззявы. Раззяв князь не послал бы за море, а она бы с собой не взяла.

– Вот мы и думаем: а правда ли все эти скопцы так уж хотят увидеть здесь наших воинов? – подал голос человек, прислонившийся к столпу ограждения, и Эльга узнала Алдана.

– А я скажу, они просто хотят оскорбить нашего князя! – горячо воскликнул Улеб, явно не в первый раз. – Нас, его гридей, поставили ниже твоих служанок, а его самого не поставили вовсе ни во что!

Улеб был совершенно прав. Осознав это, Эльга едва удержалась от чего-то вроде «йотуна мать», чего ей не стоило произносить при отроках. А очень хотелось.

– О чем вы говорили у них в покоях? – спросил у нее Мистина. – Куда ты ходила одна?

Утеснившись на скамье между располневшим Остроглядом и Мистиной, она легонько толкнула свояка: отодвинься. Но отодвинуться ему оказалось некуда, и он просто завел руку ей за спину, подставив плечо в качестве опоры. Эльга откинулась на него, как на спинку кресла; знакомый запах и тепло его тела приятно согревали ее и успокаивали. Она даже удивилась, насколько ей вдруг стало хорошо, а потом поняла: плечо Мистины в немалой мере олицетворяло для нее дом. Несмотря на все новые чувства, вынесенные из крестильной купели, здесь, на земле, именно свояку она по-прежнему доверяла сильнее всех. Доверила бы даже то неуютное ощущение, будто Господь всемогущий теперь не сводит с нее пристального взгляда и оценивает каждый шаг. Сейчас ей полагалось бы – особенно в первые семь дней после крещения – проводить время в молитве и думах о Господе, но вот поди ж ты! Кто ей даст думать о Господе, когда в ее руках судьба переговоров и дальнейшие действия киевской руси, может быть, на много лет! Но сейчас, когда Мистина прикрывал ей спину в прямом телесном смысле, даже это чувство неуюта уменьшилось.

– Я сказала то, что хотел Святослав. Про печенегов, узов и алан. Чтобы они не мешали нам идти на каганат. Похоже, греки этого не ждали, – Эльга кивнула, поскольку нарочно не оглашала этих мыслей при царедворцах, приберегая для личной беседы с василевсом. – Но они явно не хотят, чтобы вы шли на каганат и сами взяли все, что там можно взять. Они хотят, чтобы сначала мы пошли с ними на Крит.

– А они нам – по пять серебряшек! – Стейнкиль с презрением подкинул мешочек, будто намеревался швырнуть его через каменное ограждение в темноту двора. – Ищите дураков!

– Ты говорила о пошлинах и количестве паволок? – спросил Мистина.

– Нет. Я не успела. Они все время твердили, что мы обязаны помогать им с сарацинами.

– Хрена лысого мы им обязаны! – злобно бросил Улеб. – Они нас за кого считают? За бродяг, что любой корке рады? А князя? Да будь я там – в морды бы им плюнул!

Из темноты до Эльги доносился хрипловатый голос молодого Ингвара; более добродушный по своему складу, в редкие мгновения злости Улеб становился до жути похож на настоящего отца.

– Купцы на днях отплывают, – напомнил Острогляд. – Значит, и их тоже порадовать нечем?

– Я больше в этот их песий палатион не пойду! – отрезал Улеб. – Чтобы они об нас ноги вытирали, а мы ходили кланяться! Вот как мы им нужны – на пять серебряшек!

– Да пусть подавятся!

– В зад себе пусть засунут!

– Я тоже удивился, что такие разумные с виду люди повели себя так глупо, – с обычным своим спокойствием заметил Алдан. – Если хочешь нанять людей для своей пользы, покажи себя щедрым. А просить о помощи и при этом оскорблять людей скупыми подачками – надо быть дураком. Как ты думаешь, княгиня, в чем тут дело? Мы чего-то не поняли?

– Я считаю, нам домой пора! – отрубил Улеб. – Уехать с купцами, и все! На березовой постельке видал я этих жаб жирных!