Даже при нормальных условиях местность, лежащую впереди, следовало бы оценить как нелегкую: за холмами, закрывшими горизонт на севере, вероятно, прячутся другие холмы, ничуть не ниже. Как прикажете догонять оптимум и мыслимо ли это вообще?

Правда, в настоящий момент Город находится в относительной безопасности. С одной стороны река, с другой – постепенно повышающаяся равнина, где агрессору не найти никакого укрытия. Стратегически мы заняли выгодную позицию, во всяком случае удовлетворительную с точки зрения охраны путевых работ.

Мелькнула мысль, что следовало бы использовать предоставленный мне час для того, чтобы сменить одежду, – ведь я не снимал ее ни днем ни ночью бог знает как давно. Мысль эта вновь напомнила мне о Виктории: как она, бывало, морщила нос, когда я являлся к ней в форме после долгих дней практики! Лучше бы, решил я, не встречаться с ней до отъезда…

Еще раз посетив штаб-квартиру разведчиков, я навел справки. Да, действительно, форму можно время от времени менять: мне, ныне полноправному гильдиеру, даже полагался новый комплект, но, как назло, ни одного подходящего не оказалось. Правда, мне пообещали подыскать что-нибудь пристойное к моменту, когда мы вернемся в Город.

Когда я спустился в конюшню, Дентон уже поджидал меня. Мне дали лошадь, и мы без лишних задержек тронулись на север.

3

Дентон оказался спутником не из самых словоохотливых. Он безотказно отвечал на любой мой вопрос, но от ответа до ответа хранил молчание. Я не испытывал большого неудобства: мне хотелось подумать, и Дентон мне не мешал.

Старое правило гильдиеров оставалось в силе – я понял так, что должен, как и прежде, наблюдать и делать собственные выводы, не полагаясь ни на чью помощь.

Мы проехали вдоль намеченной линии полотна, обогнули холм, миновали проход, заметный издали от реки, и поднялись на седловину. Отсюда путь вел вниз вдоль крохотного ручейка. Впереди виднелась роща, а за ней новая гряда холмов.

– Дентон, почему мы покинули Город в такой момент? – спросил я. – Там сейчас каждый человек на счету…

– Работа разведчиков всегда важна.

– Даже важнее защиты Города?

– Несомненно.

Потом, пока мы ехали вдоль ручейка, он пояснил мне, что за последние мили разведка оказалась запущенной – отчасти из-за стычек с туземцами, отчасти из-за вечной нехватки народу в нашей гильдии.

– Мы обследовали местность только до тех холмов, – сказал он. – Вон та роща, конечно, не вызовет у путейцев восторга, да и мартышкам там легче спрятаться, но Городу нужна древесина. За холмы наши коллеги заезжали примерно на милю, а дальше – дальше начинается неразведанная территория.

Он показал мне карту, начерченную на длинном бумажном свитке, и напомнил значение отдельных символов. Наша работа, как я понял, сводилась к тому, чтобы продолжить карту на север. У Дентона был геодезический инструмент на деревянной треноге, время от времени он слезал с лошади и, установив треногу, вымерял что-то через глазок и делал пометки на карте.

Поклажи у нас была куча, лошадям приходилось несладко. В придачу к большому запасу пищи и спальным принадлежностям каждому из нас полагался арбалет с полным колчаном стрел; кроме того, мы везли лопаты и кирки, походную химико-геологическую лабораторию и видеокамеру с запасом пленок. Камеру Дентон доверил мне, предварительно проинструктировав, как ею пользоваться.

Обычный метод разведки, по его словам, заключался в том, что в один и тот же отрезок времени гильдиеры поодиночке или группами выезжали на север разными маршрутами. Возвращаясь в Город, каждый представлял детальную карту местности, по которой проехал, и видеозапись основных вех своего маршрута. Все материалы передавались в Совет навигаторов, который, сличив данные из разных источников, и выбирал, каким путем двигаться дальше.

Перед вечером Дентон остановился, наверное, в шестой раз и начал опять возиться с треногой. Вымерил высоту окружающих холмов, затем с помощью гирокомпаса точно установил, где север. И наконец, прикрепил к крючочку на треноге свободно качающийся маятник. Маятник представлял собой грузик с нацеленным вниз острием, и, когда он перестал качаться и замер, Дентон сунул под нашу треногу градуированную шкалу-мишень с концентрическими кругами.

Острие почти точно касалось центра мишени.

– Мы в районе оптимума, – сообщил Дентон. – Вам понятно, что это значит?

– Не вполне, – признался я.

– Вы же побывали в прошлом, не так ли? – Я подтвердил, что да, побывал. – В этом мире все время приходится бороться с центробежной силой. Чем дальше на юг, тем отчетливее она проявляет себя. Вернее сказать, она присутствует в любой точке к югу от оптимума, но в радиусе двенадцати миль отсюда практически нам не мешает. Вот если бы Город отстал от оптимума больше, чем на двенадцать миль, тогда начались бы настоящие беды. Впрочем, если вы испытали действие центробежной силы на себе, то знаете это и сами… – Он еще повозился со своим инструментом. – Восемь с половиной миль. Таково сейчас расстояние от оптимума до Города, расстояние, которое предстоит наверстать…

– Но как устанавливается точка оптимума? – поинтересовался я.

– По нулевому гравитационному искажению. Оптимум нужен нам как точка отсчета для вычисления скорости движения Города. А вообще-то это не точка, а линия, кольцом опоясывающая мир.

– И оптимум все время смещается?

– Нет. Оптимум неподвижен, это почва непрерывно перемещается с севера на юг.

– Ах, да, верно…

Мы упаковали свое снаряжение и поехали дальше на север. Перед закатом мы не спеша разбили лагерь на ночь.

4

Рутинная процедура разведки будущего не требовала пока особых умственных усилий. Мы не торопясь продвигались к северу, и единственное, что я делал более или менее постоянно, – озирался по сторонам: не прячутся ли где-нибудь злокозненные туземцы? По мнению Дентона, вероятность нападения на наш отряд была очень мала, и все же мы держались настороже.

Я до сих пор не мог отделаться от благоговейного ужаса тех минут, когда вся планета расстелилась передо мной и подо мной. Да, я пережил это, но пережить – еще не значит понять.

На третий день пути я неожиданно для себя стал припоминать, чему же меня учили в детские и юношеские мили. Сам не знаю, что именно навело меня на такие воспоминания; наверное, целая вереница впечатлений, и не в последнюю очередь – шок, испытанный в те минуты, когда я стоял над голой рамой, не так давно служившей фундаментом для яслей.

С того самого дня, как меня вывели из яслей, я не слишком часто задумывался, какое же образование мне там дали. В свое время, как и большинство сверстников, я воспринимал все, чему меня учили, как совершеннейшую ерунду, которую можно было одолевать разве что из-под палки. Но теперь, оглядываясь назад, я убеждался, что знания, навязанные нам против нашей воли, на службе интересам Города обретали как бы новую глубину.