К примеру, нам преподавали предмет, нагонявший на нас непроходимую тоску, – учителя называли эту тоску «география». На уроках нам частенько талдычили про технику геодезических и картографических работ; в замкнутом пространстве яслей знания оставались, по существу, чисто теоретическими. А теперь, спустя мили и годы, эти тоскливые часы оказались вдруг проведенными не без пользы. Немного сосредоточься, чуть покопайся в сравнительно недавней, хоть и не слишком отзывчивой памяти – и все, что мне втолковывал Дентон, усваивалось без труда.

И другие предметы, в свое время казавшиеся теоретическими, на поверку имели практическое применение. Ученику любой гильдии еще до выхода из яслей исподволь давали представление о работе, которая его ожидает, а в придачу и сведения о конструкции Города и деятельности других гильдий. Я был, конечно же, совершенно не подготовлен к каторжному физическому труду у путейцев, зато без всякого напряжения, почти инстинктивно понял принципы действия механизмов, которые тащат Город по рельсам. Точно так же нашло свое объяснение и то, почему на уроках истории учителя назойливо вдалбливали нам азы военной стратегии и тактики: у меня лично бесконечные тренировки стражников не вызывали ничего, кроме отвращения, но им самим, профессионально посвятившим себя защите Города, эти уроки пошли на пользу.

Подобная логика привела меня к мысли: а не было ли в моем образовании каких-то штрихов, которые исподволь готовили бы меня к восприятию диковинной формы этого мира?

На уроках, специально посвященных астрономии и астрофизике, о планетах всегда говорили как о телах шарообразных. Земля – Планета Земля, а не Город Земля – описывалась как слегка сплющенный у полюсов сфероид, нам даже показывали карты отдельных участков ее поверхности. На этом, впрочем, особенно не задерживались, предоставляя нам расти в заблуждении, что планета, на которой находится Город Земля, – такой же шар, как Планета Земля. Ни один урок, ни одно слово учителей не противоречили такому допущению; в сущности, природа мира, в котором мы жили, не обсуждалась вообще.

Мне было известно, что Планета Земля входит в состав системы планет, обращающихся вокруг шарообразного Солнца. В свою очередь, вокруг Планеты Земля вращается шарообразный спутник – Луна. Опять-таки, вся эта информация казалась чисто теоретической. Ее практическая неприменимость ничуть не всполошила меня и тогда, когда я попал за стены Города: уж очень отчетливо и сразу выявилось, что мы существуем в ином, несходном мире. Ни солнце, ни луна здесь не были шарообразными, не была шарообразной и планета, на которой мы жили.

Но где же все-таки мы находимся?

Ответ на этот вопрос, вероятно, следовало искать в прошлом.

Что я знал о прошлом? Довольно много, хотя на уроках истории в яслях нам рассказывали исключительно о прошлом Планеты Земля. По преимуществу ее история сводилась к военным походам, возвышению и падению отдельных государств и правительств. Нас просветили, что время на Планете Земля измерялось в годах и столетиях и что достоверно изученная ее история охватывала период более двух тысяч лет. У меня сложилось прочное, хотя, быть может, и не слишком обоснованное впечатление, что жизнь на Планете Земля была не очень-то привлекательной: сплошные распри, войны, территориальные притязания, экономические кризисы. Была разработана концепция цивилизации: цивилизованные люди, как нам объяснили, стекались в города. Отсюда следовало, что и мы, жители Города Земля, вполне цивилизованны, хотя наша жизнь вовсе не напоминала бытие тех землян. Там цивилизация была насквозь пропитана жадностью и эгоизмом: те, кто жил в цивилизованном состоянии, беспощадно эксплуатировали тех, кто жил по-другому. На Планете Земля не хватало элементарных жизненных благ, и люди из цивилизованных стран монополизировали эти блага, поскольку были экономически сильнее. Экономическое неравенство и лежало в основе всевозможных распрей.

Внезапно мне открылось, что наша цивилизация не так уж отлична от той, земной. Наш Город вышел на военную тропу в результате осложнения отношений с туземцами, которое, в свою очередь, явилось следствием нашей меновой торговли. Мы не оказывали на них прямого экономического давления, но располагали избытком благ – тех же, которых недоставало на Планете Земля: пищи, энергии, сырья. Нам не хватало рабочих рук, и мы расплачивались за них благами, которые имелись у нас в избытке.

Процесс был вывернут наизнанку, опрокинут с ног на голову, но, по существу, оставался тем же процессом эксплуатации.

Следуя уже проторенным путем рассуждений, я понял, что изучение истории Планеты Земля было особенно полезно тем, кто становился гильдиерами-меновщиками, но к ответу на интересующие меня вопросы этот вывод не приближал ни на шаг. История, преподанная нам в яслях, начиналась и заканчивалась на Планете Земля, и в ней не обнаруживалось и намека на то, каким образом Город очутился в нашем опрокинутом мире, и на то, кто были его основатели и откуда они пришли.

Одно из двух: или об этом сознательно умалчивают, или за давностью лет сами запамятовали все, что знали раньше.

Надо полагать, многие гильдиеры бились над теми же загадками, силясь выстроить какую-то систему представлений, и, по всей вероятности, где-то в недрах Города существовал либо набор готовых ответов, либо общепринятая гипотеза, с которой я еще не сталкивался. Но я уже усвоил неписаные законы, укоренившиеся в сознании каждого полноправного гильдиера. Чтобы выжить в этом мире, следовало действовать, рассчитывая только на самих себя: в коллективном плане – без устали перемещая Город на север, прочь от зоны жутких линейных искажений, а в личном – приучаясь жить независимо от других. Разведчик Дентон был именно таким независимым, самостоятельным человеком, такими же в большинстве своем были и все другие, с кем мне доводилось общаться. И я хотел быть как все и делать выводы без посторонней помощи. Я мог бы поделиться своими раздумьями с Дентоном, но предпочел промолчать.

Наше продвижение на север никак нельзя было назвать ни быстрым, ни прямым. Вместо того, чтобы ехать строго на север, мы ежедневно отклонялись то к востоку, то к западу. Время от времени Дентон определял наше местонахождение по отношению к оптимуму, и ни разу не случилось, чтобы мы обогнали его больше чем на пятнадцать миль. В конце концов я поинтересовался, что мешает нам забраться еще дальше.

– Вообще говоря, – ответил он, – обычно мы уезжаем как можно севернее. Но Город в критической ситуации. И мы ищем не просто самый легкий маршрут, но еще и такой, который позволял бы нам успешно защищаться.

Составляемая нами карта день ото дня становилась все полнее и подробнее. Дентон разрешил мне работать с аппаратурой, когда и сколько я захочу, и вскоре я наловчился управляться с ней не хуже, чем он. Я выучился проводить геодезическую съемку местности, замерять высоту холмов, определять положение любой точки относительно оптимума. А более всего мне нравилось возиться с видеокамерой – моему наставнику приходилось даже сдерживать мой энтузиазм, чтобы я не разрядил батареи.

Все вокруг дышало миром и покоем, все было так несхоже с напряженной обстановкой в Городе, да и Дентон, даром что молчун, оказался умным и приятным компаньоном. Беспокоило одно: я уже потерял счет времени – во всяком случае прошло не менее двадцати дней, а он вроде бы и не собирался возвращаться домой.