будем заниматься? — Вязов посмотрел на смущенного и разочарованного Виктора. — Вот и хотелось с вами посоветоваться… Что скажете?

Виктор пожал плечами. Платон разглядывал узоры на скатерти. Рита накручивала на палец локон. Они ровно ничего не могли придумать и только изредка переглядывались друг с другом.

— Молчите? Та-ак! А что скажете, если, к примеру, на лесопункте университет культуры организовать, а?

— Ого! — в один голос воскликнули ребята. — Вон Корешов скажет, в городе профессора лекции читают, а здесь на весь район ни одного…

— А зачем нам профессора, — широко улыбнулся Вязов. — Вот будущая поэтесса сидит, — кивнул он на Волошину. — Не красней! Читал рецензии на твои стихи, хвалят в один голос… А Корешов пусть о прозе рассказывает, познакомит наших лесорубов с литературой…

— Да не пойдет народ! — перебил Виктор. — Их-то на лекцию на аркане не затащишь!..

— Ты за себя говори, за всех нечего глотку драть, — сурово отрезал Вязов. — Может, кто и не пойдет, а другие пойдут. Вот тебе поручение от партийной группы. После нового года организовать первую лекцию. Обсудите на комсомольском собрании. Ну, как ребята, осилим? — уже весело спросил Иван Прокофьевич.

— Можно попробовать, — сказал Платон.

— Вот и отлично! Может, чаем угостить?

— Спасибо, мы уж пойдем, — поднялся Виктор. Вызвал на крыльцо Сашеньку. — Когда у отца именины?

— Фью, давно прошли!

— На вот, передашь ему, — протянул Виктор электробритву. — Авансом к следующим именинам…

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

1

С красной рожей забрел новогодний дед-мороз на лесопункт. Прошлепал своими огромными сибирскими пимами по улицам, остановился за околицей, распахнул полы истасканного за год тулупа, напыжился и ну раздувать праздничное кадило, разбрасывать подарки. Детишкам — что послаще, их папашам — что погорше. Даже участкового Коробушкина не обошел праздник. У Коробушкина посоловели глаза. Коробушкина впервые видели одетого не по форме. На крыльце общежития, в окружении парней, он распевал: «Эх, старшина, старшина…» Глотка у Коробушкина, видать, луженая, — голос его слышно на другом конце села…

Но там тоже не дураки. Там тоже дерут глотки. Лесорубы такой народ — работать так работать, гулять так гулять. В доме у Волошиных дребезжат стекла. Стекла тоже не дураки, знают когда дребезжать. Когда пол ходуном ходит под хозяйскими ногами. Отплясывает Илья, как бывало в молодости — глаза навыкат, рубаха расстегнута. Такие коленца выбрасывает, что ахаешь. А кругом кричат гости, подзадоривают, хлопают в ладошки. Хлопает в ладошки и кричит вместе со всеми Платон. Накачали парня. Хорошо, что крепок, другой бы давно под столом новый год встречал. И Рита слегка выпила, у Риты огнем горят щеки. Переглядываются они с Платоном влюбленно, тянутся друг к другу. Жарко. Душно.

— Ух, хочу на улицу, — шепчет Рита Платону.

Ночь стоялая, звездная. Луна точно елочная игрушка подвешена над такой же игрушечной тайгой. В эту новогоднюю ночь, когда кружится голова от хмеля, все кажется игрушечным…

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

1

Отгремел праздник. Отшумели гулянки. Каждый житель поселка стал на год старше, на полмизинца умнее. И еще головы трещали с похмелья, еще не выбросили во дворы новогодние елки, а уже снова за работу. Снова легли на плечи, у кого были заботы, — те же заботы, у кого были переживания, — те же переживания, нашли продолжение в новом году те же события, которые были и в старом…

Но год для рабочих кончается не по календарю, а по итоговому собранию. На нем, как уже заведено, подбиваются бабки, вручают премии, не скупятся на почетные грамоты. На столе красная скатерть, за столом, в президиуме, директор леспромхоза Турасов, председатель месткома леспромхоза, бульдозерист Марченко. На трибуне Наумов. В клубе натоплено, душно. Леонид Павлович потягивает из стакана воду и снова и снова бросает в зал цифры заготовленной и вывезенной древесины. Цифры внушительные — лесорубы аплодируют, хлопают теми самыми ладошками, которыми заготовили и вывезли всю древесину.

— В общем, товарищи, годовой план нашим лесоучастком выполнен на сто тридцать процентов! — Наумов вскидывает от бумажки голову. — Социалистическое обязательство также выполнено с честью!

И снова из конца в конец зала прокатывается гром аплодисментов. Доклад окончен. Объявляется короткий перекур. Мужчины валят на улицу. Женщины подсаживаются ближе друг к другу. У женщин всегда найдутся свои секреты. Девчата тоже шумят. Они разбились на два лагеря; одним верховодит Сашенька Вязова, другим учетчица Наденька. У Сашеньки голос грудной, у Наденьки — тоненький, звонкий, как колокольчик. Первая утверждает, что по итогам соревнования первое место одержала валочно-трелевочная бригада Сорокина, Наденька говорит — Заварухина.

— Товарищи, прошу заходить! — высоким фальцетом выкрикивает на улицу Наумов. Несмотря на духоту, у Леонида Павловича на шее шарф — у него воспалились гланды.

Мужчины делают последние, глубокие затяжки, словно хотят накуриться на весь вечер. На переднем ряду Поликарп Данилович с супругой и еще несколько ветеранов-лесорубов. Сорокинцы на второй скамье по левому крылу, заварухинцы по правому. Генка последнее время замкнут, на Платона смотрит исподлобья — глубоко в душу запал тот разговор…

Председатель месткома, подвижной, лысый человек, зачитывает длинный описок награжденных почетными грамотами, ценными подарками. Потом кладет список на стол, смотрит в торжественные лица, говорит:

— Особо на этом собрании нам хочется отметить соревнование валочно-трелевочных бригад Сорокина Виктора Поликарповича и Заварухина Геннадия Николаевича. За четвертый квартал этими бригадами заготовлено и стрелевано на верхний склад двенадцать тысяч шестьсот один кубометр…

Поликарп Данилович осанисто покашливает в ладошку. Его так и распирает от гордости за сына. Он крутит головой, знай, мол, наших.

— Так вот, товарищи, честно говоря, за такую работу следовало бы наградить обе бригады, но победителей мы награждаем особо, — председатель месткома взял со стола коробку, перевязанную шелковой лентой. — Бригадиру вручаем костюм.

— Ай да молодец! Весь магазин закупил! — выкрикивает с задних рядов Софа Хабибулин. — Говори, кому костюм такой даешь?..

— На тридцать шесть кубометров бригада Заварухина обогнала сорокинцев, — среди общей тишины раздался голос председателя месткома. — Поаплодируем, товарищи!

— Тридцать шесть кубометров, — разочарованно повторяет Тося. Он впервые надел галстук, галстук жмет. Тося вертит головой, потеет.

Платон косится на Генку. Генка же ни на кого не смотрит. Чубина свесилась на лоб. Он как будто бы даже недоволен победой. Что случилось?

— Заварухин! — вызывает председатель месткома.

Генка поднимается на сцену медленно, точно давая возможность всем сидящим в зале вдоволь насмотреться на себя. Так же не спеша подошел к столу, молча принял коробку, потом повернулся лицом к залу. В зале тихо. В зале даже слышно, как недовольно, обиженно посапывает старик Сорокин. Глаза Генки блуждали по залу и вдруг на ком-то остановились, сузились.

— Ты не молчи, ты говори! — выкрикивает нетерпеливый Софа.

— Я скажу, — Генка сделал