— Паша, Паша, — бормотал он как в бреду. — Пашка, я боюсь, я домой хочу.

— Что за новости? — Павел встал, подошёл к дрожащему брату. — То ты рвался ко мне на службу. То кричишь, что домой хочешь. Нет, всё-таки избаловала тебя мать. Что ты дрожишь?

— Паша, Пашка, — Саня вцепился в руку брата. — Я боюсь. Ты не уходи. Не бросай меня.

— Да не ухожу я никуда, — Павел присел на край кровати. — А я тебе пострелять завтра дам. Ты же хотел.

— Я ничего не хочу. Я домой хочу, — Саня спрятал лицо у брата на груди. Обхватил его мёртвой хваткой. — Ты никогда меня не бросай. Слышишь? Пашка, ты под пули не лезь, никуда не лезь, тебя же убьют.

— Не выдумывай. Что со мной случится? Я здоровый как бык.

— Не говори так, не смей! — Саня стукнул брата кулаком по спине. — Я домой хочу, к маме. Она одна там, в пустом доме.

— Я же не смогу тебя отвезти. Меня никто не отпустит, — озадаченный Павел гладил Саньку по затылку.

— Сам доеду. Я не хочу тут больше…

— Ох, Сашка, у тебя семь пятниц на неделе. Давай поспим. Мне завтра на совещание, — Павел зевнул. — Ну что ты вцепился? Выдумываешь что-нибудь и сам же пугаешься своих выдумок. Пусти.

— Нет. Не уходи.

— Да здесь же я, рядом, на диванчике.

После долгих споров, уговоров, препираний и угроз братья заснули в обнимку на узком диване.

* * *

Утром, уже проводив Саню на вокзал, Павел вернулся в отряд. В кабинете поднял с пола забытые братом шлёпки. Задумчиво постучал одной о другую. Шлёпка умещалась на ладони Павла.

Под графиком на столе, не убранные в сейф, лежали награды. Павел собрал их в горсть, зажал в кулаке, острые края слабо кольнули кожу. Павел взвесил награды на ладони и потёр бок.

— М-да, — он ссыпал их обратно в коробку и задвинул её в сейф. — М-да, — повторил Павел и сел за график.

Через два часа совещание в главке. Надо и график, и отчёт за командировку представить: сколько оружия изъяли, сколько схронов обнаружили, сколько бандитов задержали и скольких уничтожили. И свои потери — раненые и убитые — будут в этом отчёте.

Ужасы и боль войны, сосредоточенные в острых краях осколка, оказывается, тоже превращаются в сухие цифры статистики и кривые графиков. В отчётах, на бумаге, люди, как и на войне, вдруг перестают быть людьми, а становятся единицами живой силы.

Потаённый лик

Вниз, вверх, с холма на холм. Бугры корней змеями пересекали утоптанную грибниками тропу, опавшие листья лежали на земле хрустящим жёлтым старинным пергаментом. Седло скрипело и крякало под Васькой, когда велосипед подбрасывало на очередном бугре. Рюкзак с учебниками на багажнике немилосердно колотило и било. После такой гонки обложки книг раздёргивало, размягчало, обтрепывало, но Ваську это мало заботило.

Он подставлял лицо тёплому ветру, щурился от солнца и улыбался ему. Васькины рыжие, ярко-оранжевые волосы разлохматил ветер, чёрные, почти круглые большие глаза сияли.

Кататься он мог сколько угодно в любое время, особенно вместо уроков. Разбуди Ваську ночью, он тут же вскочит на велосипед и помчится, не страшась ни темноты, ни препятствий. Лишь бы педали крутить и ловить ветер в сети клетчатой рубашки, которая пузырилась, парусила за спиной, напоминая шляпку мухомора.

В один миг солнце перевернулось, лес опрокинулся… Скрежет, грохот. На очередном повороте Ваську выбросило с тропы. Кувыркаясь, он полетел в овраг, молча, сдержанно ойкая, если под бок подворачивалась острая ветка или камень. Велосипед со звяканьем и дребезгом летел следом и норовил педалью или колесом ударить хозяина по спине.

Падение было долгим и болезненным. Очутившись на дне оврага, сырого и мрачного, Васька бросился к велосипеду и только потом заметил, что весь правый бок исцарапан в кровь. Штаны и рубашка изорваны так, будто на Ваську сразу сотня котов напала за то, что он съел их любимую колбасу и пару мышей в придачу.

Васька влетел в церковь, велосипед, вернее его покорёженные останки, он бросил у входа.

В церкви служба шла к концу. Из прихожан были всего четыре старушки из соседнего посёлка. И всё равно душновато и чадно было от горящих свечей и лампад, но «благолепно», как любил повторять священник — отец Пётр, который проводил службу. Но благолепие разбилось вдребезги.

Священник как раз читал Библию громким, чётким баском. Высокий, массивный, с аккуратной русой бородкой, с волнистыми волосами до плеч, отец Пётр вдруг что-то услышал, и его широкая спина, обтянутая чёрной рясой, неуютно и настороженно сжалась. Предчувствия его не обманули. Раздался грохот и вопль:

— Па-апа!

Отец Пётр, обескураженный, покрасневший, повернулся. Старушек не потрясло такое появление Васьки. Они знали, что у священника младший сын шумный и безалаберный. Но старушки стали перешёптываться, сердито поглядывая на возмутителя спокойствия.

Отец Пётр развёл руками, извиняясь то ли перед старушками, то ли перед самим Богом за прерванную молитву.

— Идём, — он схватил Ваську за руку и потащил в комнату слева от алтаря.

Усадил на длинную полированную скамью под окном и стал искать аптечку в деревянном шкафчике.

— Велосипед, — Васька тёр колено. Саднило и колено, и локоть, и щёку, и глаза уже щипало. — Совсем, вдребезги. Я не могу без велосипеда! Купи мне новый!

— А ты почему не в школе? И не кричи в храме, — отец вовремя предупредил, прижимая к его локтю вату, пропитанную зелёнкой.

Только Васька редко слушался и заорал пронзительно, возмущённо, брыкнул отца в колено, скатился со скамьи на пол и забрался под стол.

— Паршивец, вылезай сейчас же! — зашептал страшным голосом отец. — Немедленно! Слышишь?

— Велосипед, велосипед хочу! — ревел Васька и бился затылком о фанерную изнанку столешницы. Удары звучали гулко, Васька слишком предавался горю, но не хотел набить шишку на затылке.

— Я кому говорю? Дрянь ты эдакая, — отец Пётр перекрестился. — Прости, Господи. В грех вводишь, Васька. Вылезай.

— Купишь велосипед?

— У меня денег нет.

— Ага! Все говорят, что у попов полно денег, — возмутился из-под стола Васька.

— Мы что, богато живём? — отец поднял тяжёлый край плюшевой скатерти и наклонился под стол вниз головой. Борода попала ему в нос, и он чихнул.

— Нет, но ты, наверное, прячешь деньги.

— Кот, вылезай. Поговорим по-человечески, — отец снова чихнул. Он частенько звал Ваську котом, как и все домашние, и приятели Васьки. Рыжий кот Васька — это про него. А он и не обижался на прозвище.

— Велосипед купишь? — раздался капризный голос из-под стола.