А мне так хочется тепла. Объятий. Я ледяная, мертвая внутри. Кто-то должен согреть меня. Не хочу быть ненужной. Не хочу быть куклой бездушной, которой считает меня Якоб.

— Я так люблю тебя, — шепчет мне в затылок Антонио.

— Я не достойна тебя, — поворачиваюсь к нему.

— Не говори так… — Его слова звучат полушепотом, полустоном. — Ты прекрасна. Я так люблю тебя… Не могу вынести слова, которые только что услышала. Сердце отказывается принимать их, все мое существо противится ласке. Но разум кричит — ты должна. Сколько можно разбиваться о бетонную стену равнодушия и неприятия. Попробуй хоть раз каково это, когда тебя любят…

Но руки впиваются в решетки. Антонио обхватывает мои запястья, пытается развернуть меня к себе, ищет губами мои губы… Опускаю взгляд и вижу что Якоб снова смотрит вверх. Наблюдает за нами. Выражение его лица нечитаемо. Ни единой эмоции.

Антонио отрывает мои руки от решетки, разворачивает меня к себе, кладет мои ладони к себе на плечи и приникает к моему рту поцелуем. Он старается быть очень нежным, но в каждом его движении прорывается страсть.

— Не бойся, мы ведь поженимся, — шепчет он. — Я у отца твоего благословения попросил. Все хорошо, милая. Я буду очень нежен. Обожаю тебя… Ты самое прекрасное создание на свете…

POV Якоб

Never be

Не быть,

Never see

Не видеть,

Won't see what might have been

Не увижу, что могло бы быть.

What I've felt

Что я чувствовал,

What I've known

Что я знал,

Never shined through in what I've shown

Никогда не просвечивало сквозь то, что я показывал.

Never free

Не свободный,

Never me

Не свой,

So I dub thee unforgiven

Так, нарекаю тебя непрощенным…

Metallica — The Unforgiven

Смешно. Сколько не проводил сам с собой аутотренинг типа «Лиза Брейкер это зло, обходи ее стороной» — никакого толку. Стоило увидеть в черном платье с глубоким декольте, танцующую с каким-то кретином — и все, снова поплыл. Взгляд точно приковало, не оторваться. Жадно слежу за гибкими движениями ее тела. Музыку не слышу — в ушах стоит шум. Танец заканчивается, и как заколдованный следую по пятам за Леа. Сам не понимаю зачем.

Лучше бы я этого не делал. Что толку, стоит нам заговорить, как отталкиваемся, словно одинаково заряженные частицы. Больно раним словами. Язвим, дразним. Причем я понимаю, что причина во мне. Это так явно читается, Лизка, хоть и мнит себя стервой и мастером маскировки — а по сути на лице все написано. Она хочет сказку. Хочет принца на белом коне. Не Антонио — это слишком просто, его она уже имеет, с рук у нее ест. Она хочет меня. Чтобы с рук жрал и на коленях ползал. И таким потерянным одиноким ребенком выглядит… потому что не может меня получить. Наверное, только поэтому я так интересен этой капризной принцессе.

«Почему не притвориться, — шепчет внутренний голос. — Сыграй в ее игру.»

Но что-то останавливает. Не хочу врать, это важно для меня. Обломайся, малыш. Я могу дать тебе лишь секс, ничего больше.

Я хочу, чтобы она согласилась. Оба ломаем друг друга, кто кого.

И вот точно не думал, что в эту ночь она сломает меня…

Антонио снимает номера в гостинице, Дарья и ее свита остаются на дискотеке, а мы с Пашкой идем спать, раз наша принцесса решила отправиться на боковую. Как верные, короче, слуги. Пока дружбан скрывается в доме, оценивая предоставленные нам хоромы, прохожу через стеклянные двери в сад. Поднимаю голову и вижу на одном из балконов, закрытых решеткой, Белоснежку. Она невероятно хороша сейчас. Поначалу не видит меня, любуется открывшимся видом. Лишь потом опускает глаза. В них сразу вспыхивает огонь. Я буквально чувствую этот топазовый жар, призыв, который она безуспешно давит в себе…

Хочу подняться к ней. Пустит ли? Конечно пустит. Вижу ожидание в ее глазах, даже мольбу. Хорошо. Потому что я готов, хочу сдаться. Она невероятно хороша сейчас, никто не устоит. Потом увезу ее. Сбежим от всех этих телохранителей, принцев, богатеньких подружек… Только Леа и я. Воображение разыгрывается не на шутку, приходится отвести взгляд, чтобы хоть немного успокоиться. Не показать насколько хочу, как зависим стал от белокурой ведьмы… Закуриваю, стараясь прийти в норму. И тут вижу принца. Настоящего, не пластмассового, как я. Искренне любящего. Не прячущего эмоции. Он подходит к Белоснежке сзади и целует ее в шею.

Я как будто фильм по телевизору смотрю. Нет осознания реальности происходящего. Я — персонаж дурацкого фильма, второстепенный герой, которому выпала роль жалкого наблюдателя. Но в то же время понимаю, что это не кино. Я должен что-то сделать. Остановить… Категорически не нравится то, что сейчас творится на моих глазах. Меня рвет на части, лихорадит от картины, разворачивающейся наверху.

Но вместо того чтобы побежать наверх, подхожу к кованому столику с вазой посредине, наполненной розами. Сжимаю бутоны, давлю их пальцами. Лепестки рассыпаются и гибнут в моих руках. Задеваю ладонью шип — острая боль, но она сейчас то, что нужно. Аромат этих гибнущих лепестков, смятых мной, заполняет воздух. Насыщенный, чувственный, разносится в воздухе. И продолжаю как завороженный наблюдать за парочкой наверху. Леа поворачивается к принцу и гладит его по щеке. Приникает к его губам, и они самозабвенно целуются.

— Якоб, ты куда пропал, жду тебя, — раздается рядом голос Пашки. И смолкает. Видимо друг проследил за направлением моего взгляда.

— Черт, парень, сцена как в Дикой орхидее, — присвистнув говорит он через пару минут.

Снова его дурацкие сцены из фильмов. Все равно не понимаю, что он имеет в виду. Могу в данный момент думать лишь о том, что я должен быть на этом балконе. Целовать эту блондинистую фурию, ее пухлые губы, мягкую кожу. А потом отнести на постель, раздеть донага и погрузиться глубоко в нее.

— Э-э, Якоб, может нам уйти? Вряд ли девочке понравится, что пялимся. — Смущенно бормочет Пашка. В этот момент наши взгляды с Леа встречаются. Антонио обнимает ее сзади за талию, одной рукой проникает в вырез платья. Ласкает грудь. Так ли ей приятно, как было со мной? Наши взгляды все еще сцеплены, словно и Леа вспоминает о том же.

— Серьезно, друг, пошли. Нам совсем ни к чему свечку держать. Меньше знаешь крепче спишь! Да что там… пусть милуются, Герман ведь дал им свое благословение…

Понимаю, что Пашка прав, надо уйти. Но не могу. Золотоволосая ведьма заворожила… Не помню, когда в своей жизни настолько залипал на бабе, физически, я имею в виду. Чтоб от желания все нутро скручивало. Стоит только в глаза ее безумные заглянуть, и все, пропал. Все мысли лишь об огромной кровати, смятых простынях, жарких телах. Пополам скручивает, ломает, так хочу ощутить ее под собой обнаженной, почувствовать, как ноги ее смыкаются у меня на бедрах, глубоко погрузиться в ее узкое нежное лоно…