Она учащенно задышала. Продажная любовь была ее ремеслом, способом зарабатывать деньги. В редких случаях, как сейчас, она получала от этого истинное удовольствие. Гунильда улыбнулась.

– Я знаю, чего ты хочешь, – грудным голосом сказала она. – И впрямь, большая удача, что я не уехала с Иоанном!

Чтобы попасть в свои покои, Мод надо было пройти мимо торцевой комнаты, которую прежде занимал принц Иоанн и в которой теперь разместился Фульк Фицуорин со своим отрядом. Весь вечер она не видела Фулька и подумала, что тот, возможно, решил лечь спать пораньше. Юноша казался рассеянным, и когда они танцевали, в нем чувствовалось какое-то напряжение.

Дверь комнаты была плотно закрыта. Мод представила Фицуорина спящим на тюфяке и почувствовала в животе трепет. Ей не следует думать о Фульке. Она должна идти в спальню и приготовиться исполнить свой супружеский долг перед Теобальдом.

Внезапно через деревянную дверь она услышала, как Фульк что-то проговорил, а какая-то женщина ответила ему и хрипло рассмеялась. Не успела Мод двинуться дальше, как дверь отворилась и на пороге оказалась та, которая издавала этот смех. Незнакомка заплетала в косу распущенные темные волосы, а на лице у нее разлилось выражение томной усталости.

Увидев Мод, женщина разом остановилась и сделала книксен:

– Миледи.

– Боюсь, сударыня, я вас не знаю, – сухо сказала Мод.

– Я… Меня зовут Гунильда де Бруж. Я прибыла со свитой принца Иоанна.

– Но не уехали вместе с ним.

Сообразив, что эта женщина, должно быть, одна из дворцовых проституток, Мод почувствовала себя униженной. И одновременно почему-то испытала робость: Гунильда была очень высокой и возвышалась над юной Мод, которая еще не закончила расти. От тела Гунильды исходил резкий мускусный запах.

Край двери обхватила мужская рука, и показался Фульк Фицуорин, одетый лишь в рубашку и шоссы. После обряда инициации, пройденного прошлой ночью, Мод прекрасно поняла, что означает этот подернутый пеленой взгляд.

– Госпожа Гунильда – мой старый друг, – невозмутимо сказал Фульк. – Я пригласил ее, дабы побеседовать.

Он отпустил дверь и ободряюще положил руку на плечо проститутки.

Лицо Мод вспыхнуло. Было совершенно ясно, что беседа – это последнее, чем они занимались. Мод хотела было резко заявить, что ее дом не бордель и что со стороны Фулька просто отвратительно привести проститутку в свою комнату, но вовремя сдержалась. В конце концов, он гость. Кроме того, его растрепанный вид, с затуманенными от недавнего наслаждения глазами, странно тревожил ее.

– Тогда я желаю вам спокойной ночи, – сухо сказала Мод и, оставив их, с достоинством удалилась. Но, едва скрывшись из поля зрения обоих, подхватила юбки и побежала, чувствуя себя на редкость глупо.

Фульк застонал и стукнулся головой о притолоку.

– Все нормально, – проворковала Гунильда и потерлась щекой о его руку. – Хозяйка замка совсем еще ребенок. Не думаю, что она доставит тебе неприятности.

– Уже доставила, – криво усмехнувшись, ответил Фульк.

– Только представь, Фульк Фицуорин пригласил к себе одну из девиц Иоанна! – с негодованием сказала Мод мужу, когда ее служанка, сделав книксен, покинула комнату вместе с оруженосцем Теобальда. – Ее зовут Гунильда, и она специально осталась тут, чтобы заниматься своим ремеслом.

Хотя Барбетта уже причесала Мод, та снова начала водить щеткой по волосам, словно разъяренная кошка, вылизывающая взъерошенную шерсть.

Теобальд положил руки под голову и посмотрел на жену. В глазах его вспыхнула веселая искорка.

– Да, я знаю Гунильду, – сказал он, и Мод резко вскинулась. – Не в том смысле, разумеется, – поспешно добавил муж. – Но поскольку она обретается со свитой Иоанна, наши пути иногда пересекаются. И между прочим, ее услуги оплачивает казначейство. Когда мужчины пребывают в разлуке со своими женами, им одиноко. Ну и, конечно, есть еще холостяки вроде Фулька, а такие женщины, как Гунильда, помогают выпустить пар юному мужскому сердцу. Но все равно, – задумчиво произнес Теобальд, – на Фицуорина это не похоже. Он не скромник, однако всегда отличался благоразумием. – Он искоса глянул на жену. – Где ты видела их с Гунильдой?

– Я поднималась по лестнице, а она как раз выходила из его комнаты.

Мод бросила гребень и забралась к Теобальду на кровать. Тот обнял ее и притянул к себе, но по-дружески.

– Я чувствовала себя так глупо, – призналась она, – и, честно говоря, сочла это оскорблением – привести шлюху в приличный дом!

Теобальд пропустил ее шелковистый локон сквозь пальцы и пообещал:

– Я обязательно сделаю Фульку внушение.

– Нет! – испугалась Мод, и глаза ее расширились. – Пожалуйста, ничего не говори ему! Я буду чувствовать себя еще глупее: ябедничаю, как ребенок. Я тебе рассказала – и уже не так злюсь.

– Как хочешь, – успокоил ее Теобальд. – По-видимому, оказавшись в атмосфере праздника, Фульк расслабился и потерял голову. Все мы порой совершаем глупости.

Мод была менее склонна к всепрощению, чем ее муж. Одно дело – принц Иоанн, который привозит в своей свите куртизанку; и совсем другое – когда эта куртизанка остается после отъезда Иоанна, чтобы приставать к мужчинам, и гости этим пользуются.

Фульк Фицуорин оказался ничем не лучше прочих толстокожих болванов, которые отпускали непристойные шуточки, разглядывая окровавленную простыню. Прижимаясь к груди Теобальда, Мод чувствовала гнев, унижение и… облегчение. Пьедестал, который она чуть было не возвела, обрушился. Фульк Фицуорин – ничтожество.

Винчестер, апрель 1194 года

Фульк погладил белую морду Огонька и придержал его, пока Ален, самый младший из братьев Фицуорин, перекидывал седло через спину коня. Сейчас, когда толстые зимние шерстинки были вычесаны до последней, шкура жеребца сияла под весенним солнышком цветом темной крови.

Широкое поле для турниров на окраине Винчестера было заполнено рыцарями и стражами, разогревающими перед состязанием себя и своих лошадей. Сегодня использовалось исключительно тупое оружие, так как турнир устраивался не столько ради проявления доблести, сколько для развлечения публики. Представление было организовано в ознаменование благополучного возвращения плененного короля Ричарда из Германии. Накануне прошла грандиозная церемония – вторая коронация, на которой присутствовала вся знать страны. Снова были принесены клятвы верности; получили прощение те, чья преданность пошатнулась; щедрая награда была выдана тем, кто устоял. Даже принц Иоанн, главный зачинщик всех бед, отделался легко, хотя гордость его и была уязвлена. Ричард простил младшего брата, объявив, что юный и неопытный Иоанн был одурачен коварным Филиппом Французским. А Иоанну пришлось склонить голову и проглотить обиду, поскольку Ричард по-прежнему не имел прямого наследника, так что дело могло обернуться по-всякому.