Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Далее я ответствую, что мне зачитаны были также слова родственников горбуна Амаури, подтверждающие его показания. Да, я знаю, что некоторые из них признают, что участвовали в пиршестве, во время которого были съедены мирские останки инквизитора Рикельмо и оставлена только голова, вероятно, чтобы вы могли признать собрата и найти виновных в этом ужасном злодеянии, в котором они добровольно и охотно признаются. Они сами себя обрекли на кару и прощаются с благами земными, сознавая, что если кого сей трибунал схватит, то не отпустит обратно. Но будьте уверены, что рвение, с коим они обвиняют друг друга перед вами, отнюдь не подтверждает их вину. Это всего лишь свидетельство братской любви, которую они оказывают друг другу, несмотря на все прошлые вины, обиды и нечестивые поступки. По той же причине девица, так жестоко избитая угольщиком Амаури, стояла теперь перед вами, прося, чтобы его отдали ей в мужья. Она клянется, что будет ему покорна во всех делах, хотя их союз противен священным законам, ибо общая кровь должна разделять их, а не соединять, и супружеские ласки не перечеркнут нанесенного ей некогда вреда. Но я не удивляюсь, что, по вашим словам, девочка не признается, что уже успела познать его как супруга и связать с ним свое тело. Зачем ей это делать и подвергать себя еще большему стыду в глазах незнакомцев? Вы не знаете наших обычаев и не понимаете, как много мы можем вынести и на что пойти, чтобы спасти наши дома и подворья. Ибо пока существует дом и свет передается от отца к сыну и от матери к дочери, и мы существуем в его каменных стенах. Именно по этой причине мы подстригаем волосы покойного, если при жизни он пользовался успехом, приносил родственникам богатство и рождал здоровых детей. Мы обрезаем его ногти, в которые после смерти переходят все жизненные силы, потому что, как известно, они продолжают расти после смерти всех остальных частей тела. Мы закапываем их у порога дома и залепляем глиной между камнями стен, чтобы счастье умершего не ушло вместе с ним в могилу. Все это мы делаем на благо дома и его обитателей.
Я ответствую далее, что напрасно вы сейчас приказываете выкапывать пороги и рыться под кладовыми, не понимая, что под домами просветленных вы не найдете статуй демонов или других отвратительных доказательств. Вы извлечете только камни, глину и кладочный раствор; а впрочем, то, что они скрепляют, – нечто несоизмеримо большее, чем простые стены и своды, но этого вы также не способны понять, так как родились в землях, где каждый сам за себя, а выросли в закрытом месте, без ощущения кровной помощи, которую испытывает каждый из нас. И вам следует знать, что перед лицом опасности семьи закрываются и замыкаются в себе, как бы порожденные единым духом. В забвение уходят старые обиды и споры. Важно лишь сохранить яркий свет дома, на время спрятать его, прикрыть от чужих глаз, заключить в горшке для угольков и зарыть глубоко в сердце, где ни один враг не достанет и не осквернит его.
Я подтверждаю, милостивый синьор, что просветленные веками поступали так, когда приходил враг. Так же они поступили, когда Эфраим углубился в наши горы со своими людьми. Молодежь вместе с Корво и его братьями встали на берегу Тимори и почти все, как известно, полегли. Когда же оставшиеся в живых вернулись в четыре родные деревни, им было отказано в убежище. Да, синьор, старейшины отгоняли от дверей истекающих кровью сыновей и братьев и отправляли их в пустынные места. Чтобы спасти дом, они отреклись от них, обрекая любимых родственников на голод, страх и нищету, что является уделом пастухов и бродячих батраков. Это решение далось им нелегко, но они вынуждены были обласкать короля Эфраима и убедить его в своей покорности. Поэтому, когда его войско наконец приблизилось к Интестини, старейшины предстали перед новым королем, смиренно склонив головы, прося пощады и покровительства. Однако гораздо более красноречивыми, чем слова, были их ладони, вытянутые в жесте моления и отмеченные пятнами вермилиона, который въедается так глубоко в тело, что его невозможно ни смыть, ни вытравить, и даже после смерти он расцветает на коже, подобно алым цветам.
Я ответствую, что, насколько мне известно, король Эфраим, будучи человеком умным и опытным в искусстве правления, в одно мгновение понял природу вермилиона. Именно по этой причине он пощадил графа Дезидерио и сохранил наших старейшин во главе четырех поселений, а они расплатились за его великодушие чистой субстанцией, которую искали алхимики, прибывшие вслед за королем Эфраимом с дальних земель Востока в поисках источника молодости. И это был, как они верят, чистый вермилион, превращенный заново в кровь дракона через бесконечные перегонки и трансмутации. Я знаю об этом от учителя Гильермо, который зашел в своей одержимости так далеко, что изучил их язык, считая их величайшими мастерами тайных искусств, и собрал у себя их запретные книги, хотя я не знаю, делалось ли это с ведома графа Дезидерио и других членов его семьи, его двора, а также учеников и помощников алхимика. Я не скажу вам, все ли эти восточные алхимики занимались призывом демонов, но сама я от этих практик отрекаюсь. Признаюсь только, что видела в мастерской мастера Гильермо книги, написанные на варварских языках, хотя сам он никогда не совершал при мне ничего, о чем вы меня спрашиваете. Не вызывал он злых духов, заключив их, дабы не нанесли ему вреда, в магическом круге, начерченном жиром мертворожденного младенца, и не поил их кровью, чтобы, утолив голод, они были ему послушны. Хотя, возможно, вы правы, полагая, что он занимался этим тайно и в одиночестве, ибо с чего ему было доверять блуднице, чьим ремеслом, в сущности, является измена и предательство?
Возвращаясь, однако, к прошлым дням Интестини, я подтверждаю, что после битвы на Тимори наши старейшины решили подпустить слуг короля Эфраима к нашим секретам и тем самым спасли жизнь графа Дезидерио, как и много раз прежде он спасал им жизнь, охраняя их и защищая от набегов горных разбойников и других недобрых людей, которых всегда хватало
