довольной кошкой жмурится она… И тут же вновь широко распахивает глаза, когда я погружаю в рот большой палец.

– С-серго…

– Мне трудно представить тебя матерью…

– Почему?

– Для меня ты сама ещё девочка.

– Возможно, это потому что ты не видел меня беременной. Я не трепала тебе нервы. Ну, знаешь, «хочу огурцов с селёдкой и тортом». Купи, мол, прямо сейчас.

– А что, такое было? – улыбаюсь, затолкав ревность поглубже.

– Да. Пару раз…

Женька меняет положение, склоняется надо мной, проводит руками по груди, не скрывая, что ей нравится моя нынешняя форма. Хм… Видно, придётся и дальше её поддерживать, если хочу, чтобы она каждый раз смотрела на меня так.

– Отдувался, надо полагать, Дорошев?

– Да нет. Я старалась особенно не злоупотреблять, – поясняет между поцелуями. – Обещала себе в другой раз на тебе отыграться…

– В другой раз? – немею.

– Ну… – Женька садится, поёрзав на моих ногах бёдрами, ведёт угловатым плечиком. – Если мы будем вместе… Если ты захочешь ещё детей. Можно ж мне хоть помечтать, Горозия?!

Я машинально приподнимаюсь.

– Наверно. Если при этом в реальности ты понимаешь, что ничего подобного быть не может.

– Почему? Ты… всё-таки мне не веришь?

– О господи! Да при чём здесь это?! Я просто не могу так рисковать. Ты хоть представляешь, каким уязвимым меня делаешь? Вы… А если появится ещё кто-то… – от одной мысли об этом, у меня темнеет в глазах.

– Ах вот ты о чём! – с облегчением выдыхает Воскресенская и делает небрежный жест рукой, как если бы озвученная мной проблема выеденного яйца не стоила. – Никто же не говорит, что детей нужно прямо сейчас делать. Но… вдруг ты захочешь маленького, когда всё закончится?

Я подвисаю. Те времена, когда всё закончится, раньше казались мне настолько далёкими, что я о них и не думал вовсе. Но теперь всё по-другому. И обозначенная Женькой перспектива вдруг неожиданно отчётливо встает перед моими совершенно к тому не подготовленными глазами…

– Серго!

– Что, прости?

– Мне больно.

Растерянно смотрю на собственные руки, сжавшиеся у Женьки на плечах. Резко разжимаю пальцы.

– Извини. Сильно я тебя?

– Нет. Жить буду.

Не верю. Чтобы искупить невольно причинённую ей боль, приподнимаюсь и, осторожно приобняв за плечи, покрываю оставшиеся от моих рук следы жалящими отчаянными поцелуями. Женька что-то бормочет мне в губы. Сбивается, ёрзает. Наматываю волосы на кулак, заставляя её откинуться, и прохожусь языком по горлу. Она обалденно пахнет. Я трусь лицом о её грудь, тычусь носом, не в силах надышаться, лащусь небритыми щеками, раздражая её соски всё сильней и доводя тем самым до исступления. Ну какая же чувственная девочка… Какая отзывчивая. Такую любить одно удовольствие. Ей сколько ни дай – всё с благодарностью примет, а в ответ ещё больше отдаст.

«Моя семья – Нино. Вот и всё. Может быть, ещё ты… Если, конечно, захочешь. А эти люди… Знаешь, я никогда не чувствовала своей к ним принадлежности»…

Вот слова, которые всё объясняют. И для меня, и вообще. От нежности перехватывает дыхание. Хочется ей проорать: «Забудь! Это всё в прошлом. Я буду любить тебя так, как ты того заслуживаешь. Как, может быть, ещё никто и никогда не любил».

Желание обладать Воскресенской пульсирует в теле. Обхватываю полумесяцы её попки ладонями и безошибочно нахожу вход. Женька скулит. Толкает меня в грудь, заставляя откинуться на подушку и, нависая сверху, сама задаёт ритм. Никогда бы не подумал, что в её хрупком теле столько силы. Женька абсолютно неутомима. Через пару минут я оставляю свои попытки побороться с ней за лидерство. Я сдаюсь. В данной ситуации это вполне оправданное решение, потому что я выиграю в любом случае…

Женька убыстряется, скачка становится по-настоящему дикой. Комнату наполняют звуки шлепков, наши стоны и задушенный шёпот. Меня выгибает, я мокрый как мышь… Кожа Женьки тоже влажно поблёскивает. А когда мне кажется, что я этого уже просто не вынесу, она с громким криком кончает, широко распахнув глаза. Для меня это становится той самой последней каплей. Выплескиваюсь в неё с рыком, хотя Женька, кончив чуть раньше, пытается наглым образом соскочить. Понимаю… После оргазма нервы до отвращения оголены. Но, чёрт его дери, я хочу быть с ней в этот момент. Вообще всегда быть с ней… И бёдра толкаются помимо мой воли. Я принадлежу ей до последней капли, как бы двусмысленно это сейчас ни звучало.

– Я бы всё отдал, чтобы остаться здесь вот так…

– А ведь мы могли бы.

– В каком смысле?

– Мы могли бы не возвращаться. Если бы ты отказался от своих планов мести. – Женька зевает, когда это говорит. Надо заметить, что такая расслабленность вообще никак не вяжется с тем, что она предлагает.

– Это исключено.

Более того, её предложение кажется мне абсурдным. Хотя, конечно, моё самолюбие тешит, что Женька в самом деле могла бы вот так резко, без всякой подготовки, обрубить все концы, все связи и все открывающиеся перед ней перспективы, чтобы просто быть со мной. С другой же стороны эта её безоглядная жертвенность припирает меня к стенке вопросом: что для меня важней? Месть или возможность быть с ней, пусть и неотомщённым? И ведь выходит, что первое.

– Почему? – на этом вопросе Женька до хруста в костях потягивается.

– Потому что! Там вообще-то наша дочь осталась! – нахожу я вполне резонный аргумент.

– Ну и что? Серёжа мог бы её привезти.

– А если его не выпустят? Об этом ты подумала? Нет-нет, ещё не время. Должна же ты понимать!

– Я понимаю, – сквозь сон шепчет Женька. – Просто это очень заманчиво…

– Так и скажи, что просто хочешь добавки, – решаю перевести всё в шутку.

– Добавки? Хм… – Она лениво ведёт пальцами вниз по груди и животу, под моим не верящим взглядом опускается ниже. – Да, пожалуй. Но для начала неплохо было бы сходить в душ.

Глава 23

Евгения

Это удивительно, но кажется, что ожидание давалось