Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это и был тот самый заветный подвальчик-«секретик» который Катя предпочла бы показательно-пафосному ресторану. Не взирая на разгар рабочего дня, «своих» было много, зал заполнился больше, чем наполовину. Официантка улыбнулась гостю, как давнему знакомому, и молча показала в сторону отдельного маленького кабинета, где прямо сейчас полным ходом продолжалось слушание дела Катерины Михайловны Дображанской.
– Откуда она знала, что у меня на стройке вампир? Алик, вампир… Вампир XIX века! Откуда она могла это знать? – Виктор Топов пребывал в растрепанных чувствах.
– Может, она таки ведьма? – пошутил Алик.
– Ага, она мне это почти прямо сказала… что ведьма. – Топов, напротив, ничуть не шутил, был мрачен, пожалуй, даже испуган, как любой совершенно нормальный человек, столкнувшийся с совершенно необъяснимым.
– Тебе повезет, если ведьма – с костями и черепушками в сказках обычно Баба Яга, – засмеялся ничего не боящийся любитель Непала. Судя по всему, Алик успел оприходовать тройку коктейлей.
Андрей тем временем уже расчищал место для вновь прибывшего серебристоволосого и сокрушенно-комично качал головой, демонстрируя другу: ситуация – «полный пипец», одновременно похлопывая его по плечу, неприкрыто радуясь, что даже отколовшийся Юрий пришел, наконец, на их общую встречу.
Топов же был мрачен и трезв, и выбит из седла.
– Вы все помните туфельку, которая прямо с неба упала? Она сказала, что уронила ее, когда на метле пролетала.
– А, может, правду сказала? Летела голая… – засмеялся Алик. – Хоть день был холодный, а там, сверху, еще холодней… Но ведьмы – они же горячие! Сам виноват. Не хотел быть тем козлом, который за все заплатит, – получай бабу, которая сама превратит тебя в козлика!
Алик и Андрей рассмеялись, «будущий козлик» с превеликим трудом растянул губы в улыбке.
– Больше не наливать ему, – мрачно сказал Топов, указывая на шутника.
– Мне налейте. И можно отмотать все к началу? – подал голос вновь прибывший Юрик. – Я правильно понял… Вначале с неба упал какой-то башмак? И откуда он взялся?
– Этого мы так и не знаем, – хмуро ответил Топов.
– Но ведь объяснение есть, – убежденно сказал Юрик. – Самолет, вертолет, дрон, любимый попугай.
– А попугай может быть, – заметил Андрей. – Есть такие большие – типа ара, они не только туфлю могут поднять… Может у нее есть попугай, он сбежал и украл туфлю хозяйки.
– Ей бы скорее подошел черный ворон, – вздохнул Виктор Топов.
– Ладно, Витя, давайте без дурки, – прервал Юрик. – Я слишком star для этой суеты! – весело подчеркнул он свой статус приглашенной «звезды».
– Раз оторвал меня от молодой-красивой жены, слушай сюда… Если твоя Катерина ни на кого не похожа, если нестандарт – ты и сам должен вести себя с ней нестандартно. И ни один ее поступок стандартно не объяснять.
– Ты самый умный тут, да? – любовно буркнул Андрей.
Вопрос был риторическим. Юрий слыл врачом от бога. Не взирая на непальские чудеса и собственные аптеки, и Виктор, и Андрей, и Алик бежали при первом недомогании к нему, и это одно сформировало его привычку диктовать друзьям рецепты. И по здоровью. И по счастью. Как любой хороший врач с приятной наружностью, Юрик был увит бабами, как добрая лоза виноградом, и до женитьбы мог окрутить любую, и вряд ли растерял квалификацию за два месяца брака.
– Хочешь, открою тебе главную правду о женщинах? – не без самодовольства произнес Юрик. – Я ее узнал еще в армии. Старшина объяснил, когда привел нас домой к себе делать ремонт и спросил: «Кто знает, как выглядит фисташковый цвет?» Я, дурак, вытянул руку, пытался объяснить что-то. А старшина посмотрел свысока. А потом изрек истину, которую я запомнил на всю жизнь: «Так, ребята, через пятнадцать минут сюда придет моя Галя. Покажите ей краски… И запомните: фисташковый – это тот цвет, который понравится моей жене!»
Некоторое время все молчали.
– И что же мне сделать такого… фисташкового? – без должной уверенности спросил Виктор Топов.
– Удиви ее! – сказал Юрик. – Ее кости интересуют… А ты давай, закажи ей полный анализ костей твоего скелета. Восстановление лица по черепу… Делают в Польше. Если задорого – может и быстро? – предложил Юрик.
– Или вот еще… – прибавил Андрей. – Есть в Чехии такая церковь – Костница. Она внутри вся из костей. Человеческих!
Зазвонил телефон.
– Она! – провозгласил Топов.
Все замерли.
Виктор Топов быстро вышел из кабинета и вернулся минут пять спустя.
Вид у него был ошарашенный
– Что, что она хочет теперь? – не выдержал Алик.
– Дай угадаю? Она хочет мумию Ленина! – ввернул Андрей.
– Бери круче. Отрубленные руки Че Гевары! – подхватил Алик.
– Ну… давай же!
– Она сказала… – Топов явно не верил сам себе, – что я очень милый. И у нас, возможно, есть будущее.
– Вот я и говорю, не останавливайся, – удовлетворенно кивнул Юрик. – Удиви ее!
– Вот! – вскрикнула в радости госпожа Хохлакова, возвращаясь к Мите, – вот что я искала!
Это был крошечный серебряный образок на шнурке, из тех, какие носят иногда вместе с нательным крестом.
– Это из Киева, Дмитрий Федорович, – с благоговением продолжала она, – от мощей Варвары-великомученицы. Позвольте мне самой вам надеть на шею и тем благословить вас на новую жизнь и на новые подвиги.
Особенно мучительным и несвоевременным казалось решение благочинного закрыть монастырь на следующий день, когда пришло время читать акафист в честь святой Варвары.
Со времен Иоасафа Кроковского читали его по вторникам, но при митрополите Зборовском, акафист Варваре приобрел особенную пышность: каждый второй день недели торжественная процессия выступала от обители митрополита в Софии и следовала к Златоверхому Михайловскому храму, привлекая внимание горожан и паломников, зевак и случайных прохожих.
Но и после смерти владыки вторничные акафисты, прославляющие страстотерпицу Варвару, неизменно собирали горожан. Храм был переполнен, и сотни киевлян сходились послушать благодарственная пения и хваления в честь всехвальной великомученицы.
Да и не только в дни молебнов – каждый божий день в теплое время года, когда стекались паломники в Киев, в Златоверхом было не продохнуть от столпотворения людского.
Словно волшебный остров возвышалась серебряная рака Варвары, и потоки прихожан, словно волны, шли и шли к ее берегам. Сотня, а может и тысяча свечей, зажженных просителями, горели в храме во славу угодницы божия.