концов я почувствовала: настал этот день. Я пойду и сделаю то, о чем она так просит, – разберу весь хлам в ее подвале, то есть всю свою жизнь, и всю ее выкину, чтобы мама могла продолжить свою жизнь с ясной головой.

Я села на автобус и пятнадцать минут ехала на север. Когда я прибыла к маме, ее не было дома – я, в общем-то, так и думала. Она работала. Я сама спустилась в подвал. У входа она оставила мне мусорные мешки. Подвал выглядел не так, как я его помнила, – не столько место, наполненное особым смыслом, сколько просто место. Но воздух пах обнадеживающе знакомо: плесенью и теплом.

Я огляделась, чтобы понять, где же бардак, но не смогла его найти. Я представляла себе, что бумаги и книги загромождали здесь всё пространство, но ничего подобного не было. Жесткий коричневый ковер явно недавно пылесосили, и у стены одна на другой стояли две шляпных коробки.

Я подошла к коробкам, села на корточки и открыла их – мои вещи оказались там. И это был тот самый хлам, о котором говорила мама? Это так долго забивало ей голову?

Я просмотрела коробки, выкинула несколько статей, которые никогда не буду перечитывать, и всё, что осталось, – это небольшая стопка бумаг и фотографий, а еще нераспечатанное письмо, адресованное мне; его я положила к себе в карман. Я поднялась из подвала с коробками и вышла из маминого дома. Одну коробку я поставила у мусорного бака на улице, а другую унесла с собой домой.

Было девять часов вечера. Я зашла в автобус, идущий на юг, прошла под яркими лампами и села в хвостовой части. Воздух был влажным. В автобусе ехало всего три человека.

Когда автобус тронулся, я вытащила из кармана конверт и перевернула его. Почерк был незнакомый, и всё же что-то в нем показалось мне неуловимо знакомым. Почему я не открыла его раньше? Пришлось открывать теперь.

1. Дорогая Шила,

2. В воскресенье вечером мой сын сказал мне, что вы с ним расстались. Меня поразила эта новость, и мне до сих пор сложно в это поверить.

3. Я думала, вы как две половинки, ведь у вас столько всего общего и вы так помогаете друг другу в жизни.

4. Я вспоминаю весну, когда ты сказала мне, что по уши влюблена в него и что никто не вызывает у тебя таких чувств.

5. Я знаю, что он тоже обожает тебя и хочет заботиться о тебе. Такая любовь – большая редкость.

1. У вас обоих был очень сложный год, много неожиданных стрессовых ситуаций, а они, безусловно, затрудняют жизнь.

2. Но именно в такие моменты люди больше всего нуждаются друг в друге: просто знать, что кто-то позаботится о тебе, – это так важно!

3. Я уверена, что у многих наших проблем есть решения.

4. Надо просто пережить эти сложности.

1. Я сама чувствую это теперь, когда умер мой муж и мне надо верить и вести себя так, как будто всё наладится.

2. Хотя жить с ним не всегда было просто, теперь я чувствую, что моя жизнь без него опустела.

3. Мы с ним через столькое прошли вместе, через хорошее и плохое, и с течением времени стали очень ценить всё, что у нас было.

1. Ты стала такой важной частью моей жизни и моей семьи в последние несколько лет, что теперь очень сложно представить их без тебя.

2. Я даже не знаю, что еще сказать, кроме того, что мне очень грустно, как, я думаю, и тебе.

3. С любовью, Одиль.

Дочитав, я прижала письмо к себе, как теплое животное.

Глава двадцать третья

Снова у витрины магазина бикини

Доехав до дома, я уже снова думала о Марго. Мне просто хотелось дать ей почувствовать себя хорошо, в безопасности. Вот бы только понять, что снова заставит ее поверить мне, тогда я бы сделала это. И я стала думать. О Марго я наверняка знала две вещи: она никогда ничего не бросала и ей казалось, что у нее слишком много эмпатии. Это давало мне надежду, что ситуацию еще можно исправить и что мы это переживем.

Но она чем-то пожертвовала ради меня, разрешив мне записать себя на диктофон, в то время как я ничем для нее не жертвовала. Ради нее я не сделала ничего страшного или рискованного. Между нами сильное неравновесие. Но что может исправить ситуацию? Чего она от меня ждет? Это должно быть нечто, способное доказать ей, что я не использовала ее, что я никогда не оставлю ее, как только получу с ее помощью желаемое. Чем бы я могла пожертвовать ради нее? Я долго думала об этом, лежа тем вечером в кровати, и сны мои словно закружились в том же направлении. Но когда я проснулась на следующее утро, я всё еще не имела ни малейшего понятия, что могло стать жестом примирения.

Помочь мне мог только один человек.

Мы с Марго сидели на крыльце перед магазином бикини, и она разглядывала свои руки, пока я наблюдала за прохожими на Куин-Стрит. Она дышала тихо и сидела неподвижно. Наконец, она посмотрела на меня и сказала:

– Хочу, чтобы ты закончила свою пьесу.

– Что! Мою постыдную, невозможную пьесу!

– Да! И хочу, чтобы пьеса заключала ответ на вопрос – каким быть человеку, – чтобы тебе больше никогда не пришлось думать об этом. Чтобы всё, что ты станешь делать после пьесы, больше не было поиском ответа на этот вопрос, и чтобы наша дружба больше не была связана с этими поисками. Можешь брать у меня всё, что хочешь, для ответа на этот вопрос, и пользоваться моими словами, чем угодно, – просто ответь на него.

Это было худшей, самой сложной просьбой, которую она могла придумать. И она наверняка останется единственным человеком, который будет по-прежнему любить меня после пьесы – когда мое уродство будет выставлено на всеобщее обозрение, у меня больше никогда не появятся друзья. На мгновение я погрузилась в эти хмурые мысли. Ее глаза скользнули по моим серым волосам.

– И сделай это быстро, – сказала она. – Тебе придется работать усерднее, чем когда-либо в жизни.

Я помолчала, а потом повернулась к ней:

– А это обязательно должна быть пьеса?

Она задумалась, а потом усмехнулась:

– Нет.

Глава двадцать четвертая

Замок

Я последовала за Марго вверх по лестнице, в ее квартиру и мастерскую. С чувством облегчения я увидела на стенах несколько новых картин, только-только начатых, еще