Шрифт:
Интервал:
Закладка:
взгляд как лазерный луч,
почему ты не видишь меня?
Я фыркаю, мы вместе смеемся.
— До сих пор помнишь наизусть, вот это да.
— Потому помню, что он его прочел. Учительница, не предупредив, вывесила все хокку на доске в классе. И одна девчонка рассказала ему, что это мое. Жуть. Такое было унижение. Все его друзья издевались, а он сам при виде меня принимался мерзко ухмыляться. Бр-р-р.
— Как придурок, короче, себя повел.
— А он и был придурком. Но все равно мне нравился. Думаю, после того случая стал даже больше нравиться, как ни странно.
— И ты над ним поработала?
— Нет, я поработала над собой. Чтобы это прекратить, чтобы не чувствовать ничего.
Не ожидал такого ответа. Мне даже немного стыдно.
— Даника, ты хороший человек. Я часто на тебя ворчу, но на самом деле по-настоящему тобой восхищаюсь. Ты всегда стараешься поступать правильно.
Сворачиваю к придорожному кафе. Девушка качает головой.
— Было так странно. Потом. Я смотрела на него и чувствовала… знаешь, как бывает, когда знакомое, но забытое слово вертится на языке? Кассель, это было неправильно.
Мы выходим из машины.
— Я же не говорил, что работать над самим собой — удачная идея…
В кафе продают свежую выпечку. Там высокие, облицованные металлическими плитками потолки, а еще там полно студентов и фрилансеров, которые стучат но клавиатурам ноутбуков и почти с обожанием поглаживают кофейные чашки — наверное, только проснулись.
Я беру обычный кофе, а Данике приносят мате со сливками в ядовито-зеленом стакане.
Корчу противную рожу. Мы заняли последний свободный столик, рядом со входом и газетным автоматом. В глаза сразу же бросается яркий заголовок.
— Да ладно тебе, это вкусно. Хочешь попробовать?
Но я лишь качаю головой. На фотографии — знакомое лицо, а рядом подпись: «Наемный убийца из Бронкса избежал правосудия». Еще там написано: «Эмиль Ломбардо, известный под кличкой Охотник, сбежал из-под ареста. Его обвиняют в убийстве двух человек». Выходит, они даже не побоялись назвать его при мне настоящим именем. Шарю по карманам.
— Четвертак есть?
Даника лезет в портфель, достает монетку и кладет ее на стол.
— Знаешь, что было самое странное? Ну, когда я наложила проклятие на саму себя.
Добавляю свои пятьдесят центов и скармливаю мелочь автомату.
— Нет. Что было самое странное?
Достаю газету. Две жертвы — тридцатичетырехлетняя женщина и ее мать. Свидетельницы преступления, что-то связанное с захаровскими манипуляциями с недвижимостью. Есть и маленькая фотография убитых. На вид обычные, симпатичные люди.
Симпатичные, хорошие, такие, как Даника.
— Самое странное — потом, когда я перестала что-нибудь к нему чувствовать, он предложил встречаться. И когда я отказалась, очень обиделся. Не понял, в чем же дело и что он сделал не так.
Провожу затянутым в перчатку пальцем по фотографии жертв, слегка размазывая чернила. Вчера я помог их убийце ускользнуть.
— Да, действительно странно, — отвечаю я глухим безжизненным голосом.
Возвращаемся в школу как раз к началу урока по фотошопу. Вхожу в кабинет ровно со звонком.
— Мистер Шарп, вас вызывают к секретарю.
Учительница, мисс Такано, не глядя, протягивает мне большого пластмассового динозавра — это у нее пропуск такой, когда ученикам нужно выйти из класса, вместо обычного жетона или записки.
Неторопливо иду через двор, размышляя о новеньком сияющем автомобиле. А еще о нашей постановке «Макбета» в десятом классе. Вспоминаю, как Аманда Кервик в роли леди Макбет смотрела на свои руки, без перчаток, и искала на них следы крови.
Мои руки чисты. Сам Макбет в той пьесе говорит: «Все средства хороши для человека, который погрузился в кровь, как в реку. Чрез эту кровь назад вернуться вброд труднее, чем по ней пройти вперед».[4]
Качаю головой. Я просто-напросто оправдываюсь и пытаюсь уговорить себя взять подарок Захарова.
— Не думала, что вы вернетесь так скоро, — хмурится мисс Логан. — Кассель, покидая кампус, нужно извещать администрацию.
— Знаю, — сокрушенно отвечаю я.
Надеюсь, Норткатт ограничится простым выговором. Сам неделю назад хвастался Лиле, как ловко и незаметно могу ускользнуть из Уоллингфорда, а теперь уезжаю у всех на виду, не озаботившись ни прикрытием, ни уважительной причиной.
Но Логан не ругается — только протягивает мне журнал, где нужно расписаться.
— Поставьте здесь время, когда уехали, — командует она, тыкая затянутым в кожу пальцем в нужную строчку. — А вот здесь, когда вернулись.
Пишу все честно, не мухлюю.
— Хорошо. Когда ваш адвокат позвонил и попросил напомнить о встрече, он так и сказал, что вы немного не в себе. Директор просила передать, что вы можете не возвращаться на урок.
— Со мной все в порядке.
Что-то происходит. И лучше бы поскорее выяснить, что именно, пока я не облажался.
— Кассель, мы сочувствуем вашей потере. Надеюсь, сегодняшняя встреча прошла успешно.
— Спасибо. — Я стараюсь казаться мрачным и печальным.
Выхожу из кабинета секретаря. Что случилось? Наверное, им позвонил человек Захарова и притворился семейным юристом. Может даже, тот водитель эвакуатора. Хотели дать мне время прокатиться на новом автомобиле. Да уж, когда к тебе подкатывает глава преступного клана, он делает все безупречно. Федеральным агентам бы у него поучиться.
Во дворе по дороге обратно на урок сталкиваюсь с Даникой.
— Привет, а я тебя не заметил у секретаря.
— А я была в кабинете у Норткатт, — угрюмо отвечает девушка, пиная ботинком камешек. — Пропустила из-за тебя урок, поверить не могу.
Похоже, она получила первый в жизни выговор за прогул.
— Прости.
Даника корчит рожу, ни капли не поверив в искренность моих извинений.
— Ладно, а что Лила затеяла?
— Лила? — Что-то я в последнее время не поспеваю за событиями.
— Девушка твоя, волосы светлые, любит тебя из-за магического проклятия — ничего не напоминает?
Даника показывает мне эсэмэску от Лилы: «Приходи в кабинет испанского. Третий этаж. Срочно».
— Понятия не имею.
Достаю собственный мобильник, но там нет никаких сообщений.
— Погоди, понятия не имеешь, кто такая Лила?
Смеюсь в ответ на ее шутку, но тут есть и доля правды. Я помню Лилу четырнадцатилетней девчонкой — и даже тогда она была для меня загадкой. Что говорить про сегодняшнюю Лилу, которая три года просидела взаперти в тесной клетке в обличье кошки, а потом полюбила меня из-за проклятия. Знаю ли я, кто она такая на самом деле?