— Да, — бормочет сосед, уткнувшись в подушку. — Пожалуй. Наверное, я с ней поговорю.

— Вот и хорошо. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Пусть хоть один из нас будет счастлив.

Мне снится сон. Во всяком случае, я думаю, что это сон. Лежу на полу в подвале дедушкиного дома в Карни, придавив собой Лилу, схватил ее за запястья. Очень трудно сосредоточиться из-за одурманивающего аромата ее волос. Такая нежная кожа. Но немигающий, остекленевший взгляд девушки устремлен в потолок, бледное лицо лишено всякого выражения.

Во сне я все равно целую ее. Хотя отчетливо вижу на тонкой шее ожерелье из шрамов: раны слишком глубокие, из перерезанного горла течет кровь. Я вижу, что она мертва.

А потом снова оказываюсь на крыше общежития. Балансирую, стараясь сохранить равновесие, щербатая черепица царапает голые пятки. Шелестит листва. Смотрю на пустынный двор. Совсем как прошлой весной.

Только в этот раз я прыгаю вниз.

Просыпаюсь весь в поту. По телу проходит сладострастная горячая дрожь — как же я себя ненавижу за это. Сэм тихонько храпит на своей кровати.

Поддавшись внезапному порыву, достаю мобильник и шлю Лиле сообщение: «Прекрати».

Спустя мгновение приходит ответ: «Что?»

Значит, не спит.

Открываю окно и вылезаю на улицу, во двор. Прямо посреди ночи, в одной футболке и трусах. Ужасно глупо, почти так же глупо, как и уезжать из кампуса среди бела дня, не подумав об уважительной причине. Я будто напрашиваюсь, хочу, чтобы меня поймали, остановили, сбили с проложенного курса.

Еще год назад я бы никогда не поверил, насколько легко можно проникнуть в чужое общежитие. Входные двери не заперты, зато заперты двери на этажах — но замки-то пустяковые, и засовов нет. Поворачиваю ручку, удар — и все, через мгновение уже иду по коридору прямо в ее комнату, нимало не заботясь, что меня могут поймать.

— Ты… — стараюсь говорить тихо, но не очень выходит.

Лила лежит на кровати и смотрит на меня широко распахнутыми глазами.

— Не могу больше, — шепчу я. — Прекрати насылать эти сны.

— С ума сошел? — Девушка сбрасывает одеяло и садится; на ней только майка и трусики. — Нас обоих из-за тебя выкинут из школы.

Открываю было рот, чтобы возразить, но неожиданно меня захлестывает волна отчаяния. Сейчас я похож на заводную куклу, у которой заклинило шестеренки.

Она дотрагивается до моего плеча, голой рукой.

— Я не насылала никаких снов. Не работала над тобой. До сих пор не можешь поверить, что я в отличие от всех остальных не собираюсь вытряхивать из тебя душу?

— Нет, — отвечаю я почти честно, а потом сажусь на кровать и закрываю лицо руками.

— Случилось что-то плохое? — Девушка гладит меня по щеке.

— Просто сны.

Не хочу, чтобы Лила все поняла. Я ведь надеялся, что видения наслала она, что это кусочки некой головоломки и их можно прекратить. Но ужасы творятся в моей голове, я сам их создаю — и только что получил тому очередное подтверждение.

Она опускает руку и внимательно вглядывается в мое лицо. Как же здорово было в детстве! Неожиданно меня охватывает острая тоска по собственной мальчишеской любви, такой простой и такой несбыточной.

— Расскажи.

— Не могу, — мотаю я головой.

В коридоре кто-то хлопает дверью, слышатся шаги. Лила кивает на шкаф, и я на цыпочках бросаюсь туда. В туалете спускают воду. Слава богу — не проверка. Со вздохом облегчения прислоняюсь к стене.

— Иди сюда, — громко шепчет девушка, откидывая край одеяла. — Забирайся. Если кто-то войдет, тебя не заметят.

— Не знаю, по-моему…

— Тс-с-с, давай, быстро. — Она горько и презрительно улыбается — будто смеется сама над собой, над проклятием и собственными желаниями.

Я прекрасно знаю, что не надо залезать к ней под одеяло. Просто в последнее время беспрестанно совершаю разные глупости. Простыни хранят тепло ее тела, ее запах — легкий аромат мыла и сигарет. Лила обнимает меня за талию, я прижимаюсь к ней.

Какая нежная кожа. В комнате прохладно, а девушка такая обжигающе горячая. Наши ноги переплетаются. Как хорошо. С трудом сдерживаю рвущийся наружу судорожный вздох.

Легко, неправильно, но очень легко. Мне столько хочется ей сказать, но ведь получится нечестно. Целую ее, заглушая поцелуем свое невысказанное «Я люблю тебя». Выдыхаю прямо в полураскрытые губы: «Всегда тебя любил». Она со стоном отвечает на поцелуй.

А потом стягивает свою майку и швыряет ее на пол. У меня внутри не осталось ничего, кроме нестерпимого презрения к самому себе, но и оно отступает, когда пальцы Лилы скользят по затылку. Во всем мире нет никого, кроме нее.

— Из меня получилась хорошая поддельная подружка, — шепчет она, словно это старая шутка, понятная только нам двоим.

Надо остановиться.

Все замедляется — я глажу нежную кожу, прикусываю ее нижнюю губу, провожу ладонью по изогнутой голой спине. Руки скользят вниз, задевают край хлопковых трусиков.

— Самая лучшая, — голос у меня сиплый, как будто я долго и надрывно кричал.

Лила целует меня в плечо, и я чувствую, как она улыбается.

Ласково убираю прядь волос у нее с лица, ощущая, как бьется ее сердце, как пульсирует жилка на шее. Еще мгновение — и девушка исчезнет, растает, как облачко дыма.

Я потерял Лилу в тот самый миг, когда мать наложила проклятие. Магия ослабнет, уже скоро, и девушке будет стыдно вспоминать о своих словах и поступках, вспоминать об этом. Неважно, что сейчас она в моих объятиях, все не по-настоящему.

Нужно остановиться, но зачем? Я слаб и в конце концов сдамся.

Раньше меня мучил вопрос: «Сделаю или не сделаю?»

Как же я ошибался.

Следовало спросить себя: «Когда?»

Потому что теперь совершенно понятно: сделаю, наверняка.

Всего лишь вопрос времени. И время пришло.

Лила снова меня целует, и все мысли куда-то улетучиваются. Закрываю глаза и хрипло шепчу:

— Делай со мной, что хочешь. Но ты должна сказать…

Звон бьющегося стекла. Громкий, такой невероятно громкий. Стою на коленях прямо в постели, стремительно трезвея от холодного ночного воздуха. Что случилось? Немая сцена, как в театре: битое стекло, на полу среди сверкающих осколков лежит камень, на улице под окном стоит девчонка в резиновых сапогах.

На мгновение наши взгляды встречаются. Одри. Потом она поворачивается и мчится через двор, увязая в грязи.

Ошеломленная Лила поднимает камень, разворачивает скомканный лист бумаги.

— Тут записка, написано: «Подохни, мастер».

Она выглядывает в окно, но Одри уже и след простыл.