Осторожно подойдя к ложу, юная служанка постояла немножко, прислушиваясь, потом подивилась – княжна-то нагою спала, из-под одеяла лоскутного виднелась спина голая да плечо. Падали на подушку растрепанные темные волосы…

Обернувшись, склонилась дева низенько, клацнула принесенными ножницами да, прихватив с собою отрезанную прядь, скрылась в людской – никто ничего и не заметил, даже проснувшаяся утром Женька. Не присматривалась, да и не особо-то чего позади видно было, тем более в серебряное-то зеркало.

На Подоле, на самой окраине посада, у оврага, что в сторону Почайны-реки, средь густых зарослей ивы да чернотала притулился… дом не дом, храм не храм, а что-то среднее. Надежный, высотой в полтора человеческих роста, тын с тесовыми воротами скрывал от любопытных взоров просторный двор с птичником и амбарами и вросший в землю дом, крытый крышей из серебристой ольховой дранки, что далеко не каждый киевлянин мог себе позволить. Нет, в детинце-то, конечно, могли, но вот здесь, на Подоле… Хоть и невеликой, да зажиточной считалась усадьба, что и говорить, оттого и лаяли во дворе псы цепные, а на вкопанных у самых ворот столбах угрюмо скалились медвежьи черепа – защита от чужого взора.

Да никто особо-то сюда и не заглядывал без важного дела, все знали – хозяйка, Криневера-ведьма, за колдовство свое берет недешево. Не монетой ромейской звонкой, так коровами, птицей, рабами… особенно рабынь молодых ценила, частенько они у нее на дворе жили… а куда потом девались – и спросить было некому. Только в ведьминой избе иные черепа прибавлялись – человеческие.

Слухи, правда, нехорошие хаживали… Их и Ульяна-раба, челядинка княжья, к усадьбе подходя, вспомнила, задрожала. А ну как осерчает волхвица, рассердится? Возьмет да и сживет со свету… или кровь заговорит, так, что сгоришь вся от лихоманки! Запросто. Хоть и ни в чем себя виноватой челядинка не считала – все, как наказывала колдунья, так и сделала – а ведь боялась, даже, к воротам подходя, шаги замедлила, на черепа медвежьи покосилась со страхом. Постояла, Рода с Роженицами помолила да, смелости набравшись, постучала в ворота.

За тыном вскинулись, залаяли псы, да тут же стихли. Утро стояло раннее.

– Заходи, Ульяна, – послышался со двора спокойный женский голос, звонкий, да чуть с хрипотцой.

– Я, тетушка Криневера, спешила-спешила…

– Не оправдывайся, дева. Чувствую – не с пустыми руками пришла.

Распахнулись, словно сами собою, ворота, загремели цепями псы – двое их было у ведьмы, здоровущие кобели, черные, а зубищи такие, что разорвут всякого в един миг.

– Вот…

Войдя во двор, Ульяна старалась не смотреть по сторонам – беду не накликать бы!

– Я ночесь и срезала, как ты, тетушка, велела…

– Давай!

Статная, большегрудая, ничуть не старая, ведьма казалась бы очень красивой, если б не злое лицо да не красный огонь в глазах. Или… не было никакого огня и не было злобы – просто испуганной челядинке все это виделось.

Ульяна поспешно вытащила из-за пазухи небольшой узелочек, развязала…

Криневера улыбнулась:

– Добро!

– Так я пойду? – переминаясь с ноги на ногу, робко попросила девчонка.

Некрасивая, маленькая – особенно по сравнению с рослой ведьмой. Узкое, усеянное веснушками лицо, реденькие рыжие волосы… не красавица… Правда, если чуть-чуть приодеть да белила-румяна намазать ромейские… Однако, откуда у рабыни белила да одежка добрая?

Взяв отрезанную у спящей княжны прядь, Криневера ушла в избу и почти сразу вернулась, неся в руках небольшой горшочек с каким-то варевом.

– Вот, Ульяна, возьми, – улыбнулась колдунья. – Здесь все, что ты хотела. Красота, воля, богатства… и суженый-ряженый. Ему и подольешь вечерком. Но сперва сама выпей. Выпей, а потом сразу искупайся в реке, грязь да пыль смой – и начнется у тебя жизнь счастливая, новая… Токмо в точности все исполни, как я наказала.

– Исполню, тетушка.

Подойдя ближе, ведьма ободряюще взяла челядинку за руку… словно бы высосала тепло, правда, раба не обратила внимания.

Поклонившись, Ульяна поблагодарила колдунью да поспешно зашагала прочь, чувствуя, как закрылись за спиною ворота. Вот и слава богам! Вот и все вроде…

Выпроводив гостью, Криневера первым делом зажгла от пустой – напоенной чужим теплом – ладони свечку из человечьего сала. Занялся синий огонек, дрожащий, слабенький… как и вся жизнь юной рабыни.

– Ну, вот. – Не отрывая взгляда от язычка пламени, волхвица поставила свечку на стол, присела рядом.

И принялась терпеливо ждать.

Между тем над Днепром уже всходило солнце, заливая радостным желтым светом округу, отражаясь в реке, вызывая к жизни утренние птичьи трели.

Становилось жарко, от напоенной ночным дождем земли-матушки шел пар, таял, поднимаясь к нежно-голубому небу. В зеленеющих по краям спускавшегося к реке оврага зарослях смородины и малины весело пели птицы, и душа юной рабы тоже радовалась – не таким уж и страшным все оказалось. И главное – она, Ульяна, со всем справилась. Никто ее не увидел… а ведь ежели б увидели бы, ежели бы застали… Девушка поежилась – представить страшно, что б тогда было! С живой кожу бы сняли или другой какой смертию лютой казнили – то так… Но вот, однако же, упасли боги!

Спустившись вдоль оврага к реке, челядинка, как и наказывала ведьма, выпила из горшочка, огляделась вокруг да, скинув одежду, медленно вошла в воду – темную, теплую, чуть подернутую туманной утренней дымкой. Девушка улыбнулась – неплохая водичка! – зайдя по пояс, поплыла… и вдруг почувствовала, как свело ноги…

– Чур меня, чур! – испуганно воскликнув, Ульяна забила руками, закричала…

Крик ее застрял в груди, глаза закатились… и словно налитое свинцовой тяжестью тело медленно пошло ко дну. Одни лишь пузыри вырвались на поверхность с последним вздохом несчастной.

– Ну, вот и славно, – взглянув на погасшую свечу, потерла руки колдунья.

Единственная ведущая к ней ниточка оборвалась – теперь, поди, догадайся, от чего вдруг начала чахнуть молодая княжна? Правда, срезанную прядь могут заметить… хотя и не должны б – не так уж и много волос срезала погубленная рабыня. Впрочем, заметят – не заметят – что гадать? Поторапливаться надо!

Весь день Криневера готовилась к колдовству – навести смерть не такое уж и простое дело, далеко не всякому волхву под силу. Тут уж надобно постараться – к Мокоши – матушке сырой земле – подластиться да иных богов не забыть, и в первую голову – Водяного, Водяника – он жертву принял, ему и благодарствие.

До самого вечера колдунья приготовляла необходимые снадобья – толченые змеиные головы да жабьи лапы, жир покойника, отвар из семи трав: разрыв-травы, одолень-травы, болиголова, кипрея, желтой купальницы, лютика и папоротника, сорванного на Ивана Купалу – в колдовскую ночь.

Старалась ведьма: все сварила, выпарила, что надо – перетолкла-перемешала, ближе к вечеру сбегала на реку, выкупалась да, вернувшись на двор, поставила у ворот амулет, заговоренный на крови ящерицы – чтоб никто не пришел на ночь глядя, не явился бы, важному делу не помешал.